С популярным украинским журналистом Русланом Коцабой, приехавшим из Киева на семинар в Юрмалу, латвийские активисты познакомились заочно – на пикете против войны в Донбассе. В интервью Baltnews он рассказал о своем заточении в тюрьме и проблемах свободы СМИ на Украине.

Когда он в 2015 году сидел в тюрьме в Ивано-Франковске за призыв бойкотировать мобилизацию в АТО, группа гражданских активистов в Риге пикетировала украинское посольство, требуя прекратить убийства мирных граждан в Донбассе. А у меня в руках оказался плакат «Свободу Руслану Коцабе!».

Видимо, организатор той акции – евродепутат Татьяна Жданок, сочла важным, чтобы в защиту опального журналиста выступили и его коллеги по цеху из европейских стран. Мы и выступили. Узника совести оправдали и освободили. В заключении ему пришлось провести полтора года.

Но до хэппи-энда пока далеко. В феврале этого года апелляционный суд его родного Ивано-Франковска решил вновь начать рассмотрение его дела…

Когда-то Руслан был горячим сторонником «оранжевой революции», на президентских выборах 2014 года голосовал за Петра Порошенко. Будучи журналистом украинского канала «112» освещал военный конфликт в Донбассе, регулярно бывая по обе стороны фронта.

Вернувшись с войны, стал убежденным пацифистом. Выступив на своем канале в YouTube, журналист заявил о готовности отсидеть в тюрьме, но не идти на сознательное убийство своих соотечественников на востоке:
После освобождения в 2016 году Коцаба стал независимым журналистом и активистом антивоенных движений. Но из-за угроз со стороны радикалов был вынужден переехать с семьей в Киев. Но и здесь он уже несколько раз подвергался нападкам воинствующих националистов.

От любви до ненависти

В Латвию Руслан Коцаба приехал на семинар, организованный по инициативе Совета Европы. Пока оппозиционный украинский журналист вместе со своими коллегами из разных стран мира слушал выступления политических экспертов в Юрмале, где мы с ним и встретились, внимание мировой общественности было приковано к «формуле Штайнмайера» на Украине. Вот с нее-то мы и начали наш длинный разговор.

– Руслан, вы, конечно, следили за последними событиями у вас на родине? Как вы их оцениваете?

– Как пацифист, я только приветствую подписание Украиной «формулы Штайнмайера». Это реальный шаг в сторону мира.

– Вы верите, что после этого действительно что-то может измениться к лучшему?

– Во-первых, появилась надежда, она стала более ощутимой и более осязаемой. То, что на Украине нет признаков субъектности, в данной ситуации это даже хорошо. Это означает, что власти будут выполнять то, что за них решили другие. Здесь важно понять, кто стоит за этим принудительным подписанием.

Принудительным, чего уж там! Мы все видели лицо [президента Украины Владимира] Зеленского, которого, по сути, поставили на растяжку. А он не привык к такой конкретике и заземлению. Он зашел в политику на бесстыжем и голом популизме и прекрасно понимал, что пройдет полгода, от силы – восемь-десять месяцев и его спросят, причем спросят строго, почему с его приходом ничего не изменилось.

Дело в том, что за Зеленского проголосовали те, кто за него заранее решил, что тот должен сделать. А это самое страшное, потому что слепая любовь стремительно может смениться глубоким разочарованием. А разочарованность на Украине чревата…


© facebook / Александр Малнач Руслан Коцаба на пресс-конференции «Свобода слова в Восточной Европе» в представительстве Европарламента в Праге, ноябрь 2018 года

– Ну да, мы уже слышим, как на киевских площадях кричат «Зелю геть!».

– Ситуация такова, что Украина не на шутку напрягает уже всех. Реально – Путин победил. И в информационном плане, и экономическом. Потому что санкции, оказывается, были убийственны не для России, а для Украины. От санкций всегда страдает более слабый.

Информационная война со стороны Украины была вчистую проиграна, даже не начавшись. Так называемое наращивание военной мощи по факту оказалось коммерческой схемой отца и сына Свинарчуков (киевские бизнесмены, близкие к Порошенко, позже сменившие свою фамилию на более благозвучную – Гладковские – прим. автора) или, как их в народе называют, «свиноборонпрома».

Это настоящая мафия, близкая к Порошенко, которая наживалась на военных заказах. Делать деньги на слезах и крови, на трупах – это хуже мародерства. Просто верх цинизма! Я спрашивал у своих земляков из Ивано-Франковска:
– Это вы сейчас про Порошенко?

– Про него. Петр Порошенко за первый же год войны многократно увеличил свое состояние. Его партия – это партия войны, это их бизнес, причем очень выгодный, от которого они добровольно не откажутся. Сейчас представители порошенковской «чекушки» (так их прозвали, поскольку они получили на выборах 25 процентов голосов – четверть) затаили зло на Зеленского, на популизме сместившего их лидера.

«Донбасс – наш кровавый стигмат»

– Извините, но вы же тоже когда-то голосовали за Порошенко?

– Когда-то – да, так и было. А сейчас на выборах я поддержал Зеленского. Что сказать? Это мой крест. И на первых президентских выборах, и на вторых я голосовал за скорейшее окончание войны.

– Порошенко пять лет назад прошел в президенты на обещании покончить с войной, сейчас на том же самом выехал Зеленский?

– Да. Тема очень актуальна, если политики берут ее на щит. Порошенко, по сути, отжал корыто у тех, кто до него стоял там и чавкал, пока голодная оппозиция возмущенно визжала в стороне. Он поставил у корыта свою партию, тут же начав громко чавкать...

Но как можно простить человека, который во время Иловайской трагедии занимался панамскими офшорами, проводил через них мутные транши со своими акциями «Рошен»? Это не только аморально, но и уголовно наказуемо.

Мое главное требование к кандидатам в президенты не изменилось – только мир. Поэтому и не поддержал Порошенко.

Да, сейчас мы видим, что у Зеленского ничего не получается. Конечно, про его популизм все было понятно с самого начала. Но! Все же я верил, что это хоть какой-то шанс для Украины. А второй срок Порошенко вообще никакого шанса не давал, в том числе, и для меня, как для узника совести, каким я был признан международной правозащитной организацией Amnesty International после своего ареста. Уголовное преследование против меня продолжается, прессуют моих друзей и соратников.


РИА Новости Последствия обстрелов населенных пунктов в Донбассе украинскими силовиками

– Вы слышали, что бывший руководитель портала РИА Новости Украина Кирилл Вышинский, тоже недавно освобожденный из-под ареста, передал в Совет Федерации России список из 12 журналистов, которые подвергаются преследованиям у себя на родине? Ваше имя там тоже есть.

– Друзья с Украины сообщили, что меня включили в список 12 «журналистов-сепаратистов». Если я там, значит – сепаратист, уже не отвертишься! Хотя это не так.

Просто внутри у избирателей «чекушки» сейчас идет сложный эволюционный, мыслительный процесс.
 

Они понимают, что Донбасс – это Украина. Это стигмат, кровавая часть Украины, которая будет отхаркиваться стране кровью и слезами еще не одно десятилетие.

Но надо понимать и то, что на войне нет ни правых, ни виноватых. Вина лишь в том, что все поддались искушению решать экономические проблемы военным путем.

– Не только экономические. Вы же сами писали, что нельзя убивать людей только за то, что они хотят уйти и жить отдельно?

– Я и сейчас так считаю. Это их конституционное право. Самое обидное, что, когда мы на Майдане захватывали госадминистрацию и жгли СБУ, мы были героями. А в Донбассе за те же действия, но под другими лозунгами людей сразу назвали террористами...

– Меня всегда волновало, а знают ли жители западной части Украины, что в Донбассе идет реальная гражданская война? Там ежедневно обстреливают окраины городов, разрушают дома, школы и больницы. Там убивают ни в чем не повинных мирных жителей – женщин, стариков, детей, инвалидов. Неужели они считают, что так и надо?

– К сожалению, не знают. Когда я им рассказывал об этом по возвращении из своих фронтовых поездок, у многих был шок. Но люди не любят признавать, что они «лоханулись». У нас заблокированы российские каналы, и многие сайты в интернете тоже недоступны. И вся информация подается в одну лузу.

А вы посмотрите, что сейчас творится на оппозиционных украинских каналах? Вы же видели моих коллег с заклеенными черной лентой ртом? Я работал на всех трех этих каналах, которые власти решили сейчас прихлопнуть. Каналы принадлежат члену политсовета, близкому к [Виктору] Медведчуку, из блока «За жизнь». Он не нравился ни прежнему президенту, ни нынешнему.

Увы, у Зеленского, к сожалению, нет четкой позиции. Наезд на моих коллег из ТВ – это репрессии против свободы слова. Что это такое, я испытал на собственной шкуре, меня первого из украинских журналистов, посмевшего сказать что-то против правящей власти, показательно унизили и упекли за решетку.


РИА Новости Автомобили в поселке Лозовое города Донецка, сгоревшие в результате обстрела украинскими силовиками, 5 июля 2016

В защиту выступила только Татьяна Жданок

– Как думаете, зачем это было сделано, да еще так топорно?

– Чтобы меня сломать, а других запугать – ничего нового. Я приехал с фронта и начал в своих блогах рассказывать и показывать, что там происходит на самом деле. Например, я чуть ли не единственный из представителей наших СМИ, кто рассказал, что в Луганске не кондиционер самовзорвался, отчего в ужасных муках погибли женщины. А это был авианалет. Между тем военного положения в стране никто не объявлял. Вопрос – кто позволил использование авиации против мирного населения?

– А использование армии против мирного населения?

– Это тоже! Гаагский суд по ним давно плачет! Конечно, мне тут же захотели закрыть рот. Я же был такой популярный журналист, настоящий украинский патриот. А тут… Но я патриот мирной Украины. Кому нужна Украина, которую все боятся? Которая запрещает артистов, певцов, книги, фильмы?

Когда я сидел в суде в клетке, я пытался убедить, что своим кривым правосудием они просто унижают страну. Но меня никто не слушал. Прокурор потребовал 13 лет с конфискацией, хотя обвинения были смехотворны. Якобы я своим видеообращением пытался сорвать мобилизацию. В таком случае, кто-то из новобранцев должен был реально заявить, что он зашел ко мне на YouTube, послушал меня, после чего отказался идти воевать.
 

Задача была на моем примере запугать журналистов и прочих несогласных. Если честно, они своего добились. Даже сейчас со мной многие боятся общаться, говорят, Руслан – ты токсичный, извини! Хотя я же был оправдан и освобожден!

– А как же ваше журналистское братство? Неужели никто из коллег за вас не заступился?

– Вот именно, что нет! Мое уголовное, а затем и судебное преследование как раз и показало, что никакой журналистской солидарности на Украине нет.

– Руслан, а вы знали, что мы в Латвии стояли за вас в пикете?

– Да! Помощница евродепутата Татьяны Жданок прислала мне фото из Риги, на котором я увидел людей с плакатами в мою защиту. Вы не представляете, как я был тронут! Абсурдность ситуации в том, что, будучи украинским активистом, соучредителем РУХа и прочих патриотических организаций, я остался в полном одиночестве. Ни один из моих соратников-патриотов за меня публично не вступился. Ни один…

Им сказали, что я получаю «деньги Кремля», работаю на Россию. И они поверили. И тут вдруг мне в тюрьму, где я сижу в одиночной камере, всеми забытый и преданный, приходит письмо, что, оказывается, в Европарламенте в мою защиту выступила Татьяна Жданок.


Sputnik / Игорь Мейден Татьяна Жданок на пикете РСЛ у здания парламента Латвии в защиту памятника Освободителям, 6 июня 2019

– Вы с ней были раньше знакомы?

– Нет. Скажу больше. Нас, молодых украинских радикалов, а я был в команде Черновола, уверяли, что Жданок – это якобы весьма одиозная прокремлевская фигура. А оказалось, Татьяна Аркадьевна – маленькая хрупкая женщина. Искренняя, смелая, волевая. Она ведь не отделалась просто выступлением в Страсбурге. Нет! Она взяла подписной лист с обращением к властям Украины и собрала в мою защиту подписи евродепутатов 17 стран.

Вы знаете, политики часто готовы выступать с трибуны с разными заявлениями, а вот так впрягаться за конкретного человека будет далеко не каждый.

– Нам в Латвии это хорошо известно. Мы здесь тоже обращались за помощью к депутатам из «Согласия», когда начались репрессии против оппозиционного журналиста Юрия Алексеева или в отношении доктора экономики Александра Гапоненко. Ни один из 24 депутатов даже пальцем не пошевельнул. Заступились только Жданок и ее коллега Мирослав Митрофанов…

– Ее заступничество сыграло решающую роль в моем освобождении. Получив от нее копию документа с подписями евродепутатов, мой адвокат Монтян приехала в Страсбург, там как раз обсуждалось дело Савченко, сидевшей в российской тюрьме. Адвокат встретилась с помощником Могерини. Между ними состоялся такой диалог:
 
По логике, если мое видеообращение было признано преступлением против закона, прокуратура должна была потребовать, чтобы его убрали. Количество просмотров к тому времени возросло с 17 тысяч до 400 тысяч. Помощник ее поблагодарил за пояснение. Через полчаса он вернулся. Сказал, что все подтвердилось. Верховный представитель Евросоюза связалась по телефону с Порошенко и, как поняла адвокат со слов помощника Могерини, она сказала ему примерно следующее:
– Когда вы об этом узнали?

– Конечно, значительно позже, рассказала мой адвокат, и то не сразу. Когда ее самолет приземлился в Борисоглебске и она включила свой телефон, ей тут же пришло сообщение, что прокуратура отзывает свое обвинение. Отпала необходимость в заслушивании на суде показания 30 (!) свидетелей моей «виновности». Это они специально набирали ничего не значащих якобы свидетелей, чтобы затягивать рассмотрение дела. Перед судом адвокат приехала ко мне в тюрьму.

«Руслан, я тебе говорила, чтобы ты готовился к худшему, и, пока эти люди у власти, ты будешь сидеть? Но сегодня, мне кажется, ситуация меняется…» – осторожно сообщила она.


Sputnik Донецкий аэропорт

На строгом режиме в одиночной камере

– Вы готовились к обвинительному приговору?

– Все к тому шло. Следователь, хотя и подчеркнуто вежливо, но предельно откровенно сказал мне:
– В чем нужно было признаться?

– В том, что действовал по указке Москвы, был шпионом, поэтому и хотел сорвать воинский призыв…

Но по поводу здоровья он, конечно, был прав – долго я бы не протянул. Незадолго до посадки я перенес инсульт, в следственной тюрьме меня держали в одиночной камере, ужасно сырой и холодной. У меня развился артроз, вы, наверное, заметили, я до сих пор ногу приволакиваю и прихрамываю? В одиночке сидеть не сахар, даже поругаться не с кем. В тюрьме я понял, насколько мы социальные существа.

Чем я занимался? Читал. Всю тюремную библиотеку перечитал, потом мне разрешили брать книги из туберкулезного блока. Как политический заключенный, я был на строгом режиме, какой обычно у рецидивистов и убийц.

– В чем заключалась эта «строгость»?

– Когда выводят из камеры, должен быть конвой спереди и сзади, руки в наручниках застегнуты за спиной. Прогулки были каждый день по часу. Но меня отводили в самый дальний прогулочный закуток и включали на полную громкость гимн Украины. Динамики орали так оглушительно, что я даже сам себя не слышал.

– В карцере за эти полтора года тоже пришлось побывать?

– Без карцера не обошлось. Дело в том, что в тюрьме я подпольно выпускал стенгазету. Да, было дело! Через мою камеру по веревочной дороге проходила тюремная почта. Зэки писали друг другу записочки и отправляли их с помощью бечевок в нужную камеру. Сообщали, кого отправили в колонию, кого повезли на следственные действия, кого освободили…

Я не знал этих людей. Но у меня была писчая бумага – большой дефицит в заключении. Политическому разрешалось иметь бумагу для написания жалоб и ходатайств. Поначалу я писал дневники, прятал их, пробовал передать на волю. У меня было написано 8 дневников, но ко мне после освобождения попал только последний, да и то весь залитый водой. Оставил на память…

– А вот латвийский политический узник Александр Гапоненко написал в Рижском централе исторический роман на 350 страниц, между прочим!

– Да, я знаю Александра Гапоненко. Он, конечно, молодец в этом плане. Но я решил выпускать своеобразный дайджест новостей, почерпнутых из тюремной почты. Я собирал «малявы», аккуратным каллиграфическим почерком переписывал их содержание в общий дайджест последних новостей.

– Газета «Голос подземелья»?

– Ну да, как-то так… Моя «стенгазета» была очень популярна среди местной братии, без ложной скромности, дайджест зачитывался до дыр. Но, как вы понимаете, долго это продолжаться не могло. Через несколько месяцев меня пригласил к себе начальник СИЗО, у него на столе лежали мои мелко исписанные листы, закрученные для большей компактности особым способом.

Переписка между подследственными была делом незаконным, меня вообще при желании могли обвинить в подготовке к бунту. Но все обошлось несколькими сутками карцера… Но знаете, если честно – о тюрьме больше говорить не хочу! Это было слишком серьезным испытанием для меня и моей семья. Здоровье я там подорвал основательно, да и устал. Политикой заниматься больше не хочу. Понял, что все это – фальшь.
 

Меня звали в партию «За жизнь», обещая на выборах поставить в первой пятерке, это гарантирует попадание в Раду. Я отказался.

– Но почему? Это же могло укрепить ваше положение и в юридическом плане?

– Но тогда, как журналист, я бы умер.

Мое мнение – когда ты идешь в политику, ты уже не журналист. Я имел с десяток знакомых коллег, которые журналистами зашли в Раду. Ни одному из них, к сожалению, я бы сейчас не смог пожать руку.

Власть очень портит и развращает людей. Я решил остаться в журналистике…

– Руслан, заканчивая тюремную тему. Какой из тех 524 дней был для вас самым тяжелым?

– В моральном плане, пожалуй, самым тяжелым был первый день, когда на мою голову обрушились обыск, КПЗ, обвинение в шпионаже. А в эмоциональном плане, конечно, когда меня оправдали в суде. У меня был до ареста микроинсульт, я помнил, как это происходит – когда вдруг бухает в голове, и я теряю сознание. Я очень боялся грохнуться в обморок во время чтения приговора.
 

Мне же хотелось дать людям надежду, показать, что никогда не надо сдаваться, а если я потеряю сознание, это будет не очень красиво. Я прислонился к стенке кабины и тихо молился про себя.

А потом вдруг – раз, мне стучат в этот аквариум: «Руслан, выходи!». У меня в ушах стучит, давление на пределе, я же помню, что прокурор обещал мне 13 лет… Думаю, наверное, все-таки обморок и галлюцинации. Но тут и жена машет мне: «Все, Руслан, выходи!». Смотрю, дверь и вправду открыта, моих вертухаев нет. Неужели свобода? И тут я расплакался, как ребенок…

– Мы все недавно смотрели кадры с освобождения Кирилла Вышинского и тоже трудно было удержаться от слез…

– Кирилл – молодец, он держался как кремень! Он совершенно правильно сделал, что не признал свою вину, хотя без этого его могли бы и не выпустить до суда. Кстати, я тоже решил – оговаривать себя не буду! Если что, дети потом разберутся, но им не будет стыдно за отца!

Война как пуля со смещенным центром

– Руслан, вы один из немногих украинских журналистов, кто еще в 2014 году назвал происходящее в Донбассе гражданской войной. Вы остались при своем мнении?

– Сейчас бы я так не сказал. Любая война предусматривает боевые действия, армию, серьезное вооруженное противостояние. Но фигурально, конечно, можно назвать и войной. Потому что война проходит насквозь через людские судьбы, как пуля со смещенным центром, задевая всех на своем пути. И не знаешь, где она вылетит…

Но в данной ситуации длительное окопное безделье работало против тех, кто все это задумал.
 

Одно дело, когда солдата накрутили пропагандой и бросили в бой на врага-оккупанта, и совсем другое, когда его ставят на КПП, на блокпост и он видит, что это совсем не то, о чем ему врали до призыва и под чем он подписался.

Он видит все издевательства над простыми мирными людьми. Он видит растяжки и понимает, что это просто коридор для контрабанды. Он видит, как военное железо сдают на металлолом в обмен на бабло, как вовсю идет торговля наркотой и незарегистрированным оружием, причем номера сбивают прямо в блиндаже. И даже если он из патриотических соображений пошел в АТО, чтобы якобы остановить Путина, то он видит, что это не та война, о которой пишут и говорят в наших СМИ.

Да, конечно, есть гражданское противостояние, особенность его в том, что оно обагрено кровью. Одно дело, когда люди просто сидели в окопах и не пропускали противников, другое, когда уже есть 16 тысяч трупов и 200 убитых детей… И во имя чего это надо было?

– Вы думаете, такое можно забыть и простить?

– Исторический опыт других стран – Сербии, Хорватии, Колумбии… показывает, что даже самые кровавые раны через одно поколение понемногу затягиваются и покрываются коркой. И здесь важно, чтобы политики эту корку не срывали. Но в таких конфликтах они именно этим и занимаются – снова и снова вскрывают подживающие раны. А мы – пацифисты и адекватные журналисты – пытаемся эти раны зашить.

Могу сказать, что мне люди верят, я был на обеих сторонах фронта, я сидел в тюрьме, я верующий человек и понимаю, что Бог в таких испытаниях помогает. Правда, после тюрьмы я стал менее компромиссным человеком, стал более жестким…

Будет ли мир?...

– Вы вынуждены были переехать в Киев?

– Да, потому что дома нацики не давали мне работать, угрожали повесить, развязали целую камуфляжную истерию. Пришлось уехать вместе с семьей.

– В Киеве поспокойнее?

– В Киеве еще сложнее. Оказывается, здесь мэр Кличко финансирует разных отморозков, которые у него в статусе муниципальных стражей получают зарплату из городского бюджета – около 14 миллионов гривен в год. У этих нацистов из С14 (украинская крайне националистическая, праворадикальная организация, фигурирующая в деле об убийстве Олеся Бузины – прим. автора) есть все – крыша, форма, дубинки, наручники, пистолеты.

Мне они вынесли смертный приговор. Ребята очень злобные, в них слишком много злости и желчи. Они набрали в свои ряды бывших бойцов из батальона «Айдар» с посттравматичесикм синдромом, вот и кошмарят всех вокруг…

– В Юрмале мне доводилось слышать от приезжающих из Киева, что по вечерам у вас женщины не рискуют выходить на улицы. Да и по-русски стараются громко не говорить, чтобы не нарваться на неприятности. Это правда или я сгущаю краски?

– В Киеве действительно развелось много так называемых неприкасаемых – атошников, которые за косой взгляд могут и ножом пырнуть. Увы, такое уже случалось.

Что касается русофобии… Понимаете, из Украины сейчас сделали такую анти-Россию, поэтому многие россияне боятся сюда ехать в гости к родне. Тем не менее за русский язык все же не наказывают.

В Киеве, как и во многих городах, исторически так сложилось, что мы почти все билингвы, страна у нас вообще двуязычная. Мои дочки, например, учатся в киевской украинской школе, преподавание там идет на украинском языке. Но на переменах между собой дети, да и учителя говорят в основном по-русски. Они хорошо знают этот язык, и им удобнее общаться на нем.

– Ваше мнение – будет ли мир в Донбассе?

– А другого пути нет. В качестве образца, думаю, придется в итоге пойти по варианту Приднестровья. У них свое, пусть и не признанное, государство, свои паспорта тоже есть, но параллельно все жители имеют и молдавские паспорта. Потому что с документами непризнанных стран далеко не уедешь. Да, конфликт там условный, замороженный, но это все же лучше, чем война.

Я своими глазами видел, как убивают людей, видел трупы с вывороченными внутренностями. Поэтому когда при мне наши патриоты кричат про войну до победного конца, я отвечаю: «Броник – на плечо и живо побежал на фронт!». А то у нас самые буйные и решительные, это как раз «диванные» войска.

А те, кто там побывал, кто смотрел смерти в глаза, у них у самих глаза-то потухшие. Они понимают, что надо сделать все, чтобы войны больше никогда не было. Кто пропустил войну через себя и не озверел, не ожесточился, он становится пацифистом. Потому что война идет не от бога – от дьявола…
 

---

---