28.03.2025
Георгий Зотов
Журналист
МЫ ТАНЦЕВАЛИ ОТ РАДОСТИ, ЧТО ПРИДУТ РУССКИЕ
Ребёнок, который жил в аду
-
Участники дискуссии:
44 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
Адольфу Зильберштайну в этом году исполнится 89 лет. Он никогда не видел своих отца и мать, потому что родился евреем, и подлежал в нацистском рейхе отправке в концлагерь, и физическому уничтожению. Так бы и случилось, если бы не Красная Армия.
…Адольф Зильберштайн очень активен для своего возраста. Он встречает меня на машине у метро, отвозит домой, часто шутит, жестикулирует. Его жена Мария приготовила ужин — груду сочных шницелей, штрудель, картофельный салат. Своё имя Адольф ненавидит, и просит называть его «Абси», как зовут друзья. Он родился в Вене в 1936 году: уже через 2 года Австрия в ходе «аншлюса» стала частью Третьего рейха. В четырёхлетнем возрасте, его забрали в детсад для «неарийских детей». Он рано понял, что ему грозит смерть…
«Меня сдали на опыты»
— Абси, что вы помните самое первое из своей жизни?
— Я сижу у окна, и вижу горы — мне тогда исполнилось три года, я находился в области Бургенланд. В 1939 году, после вступления Британии и Франции в войну, Гитлер, опасаясь авианалётов, приказал перевезти детей из Вены в сельскую местность. Отца и мать я не запомнил, и узнал об их судьбе лишь после войны, когда стал искать своих родителей. Всё остальное мне известно из рассказов других людей. В 1940 году моя мать Марта вернула меня в Вену — она заболела туберкулёзом, и попросила семью своей подруги приглядеть за мной. Эти люди, тоже евреи по фамилии Кельбер, замечательно относились ко мне — я поначалу даже считал, что они и есть моя настоящая семья.
— Как вас забрали из дома?
— Это был выходной, мы обедали на кухне, ели шницель и картофельный салат, прямо как сейчас. А потом в дверь постучали. Бабушка Кельбер открыла, на входе стояли два солдата: не знаю, из гестапо или СС. Один спросил — здесь живёт ребёнок Зильберштайн? Бабушка почувствовала плохое, и ответила — нет. Солдат сказал — зачем вы мне лжёте? Вот он, вместе с вами. Они вывели меня наружу. Помню хорошо — иду и вижу, один сапог слева, другой справа. Привели в гимнастический зал непонятно где: люди там лежали прямо на полу, подложив сумки под голову вместо подушек. Помещение пронизывал холод, сквозняк. Скорее всего, моя мать к тому времени уже была арестована. Несколько месяцев, или даже больше, меня держали там — в результате, я сильно простудился. У меня воспалились уши, требовалась операция. Однако, австрийским докторам, как «арийцам» запрещалось лечить еврейских детей, а еврейского врача в тюрьме не было.
— Что же случилось потом?
— Одна женщина в тюрьме была знакома с врачом-немцем. Рассказала ему о ситуации — сильно болен маленький ребёнок. И тот объяснил властям, что ему надо на мне попрактиковаться в лечении, провести опыты. Для нацистов это было естественно: врачи тестировали медицинские операции на людях «низшей расы», как на животных. Но этот врач оказался хорошим человеком. Он притворился, что ставит опыт, а на деле вылечил меня. Я долго восстанавливался после операции, и доктор решил тайно вернуть меня Кельберам. Но оказалось, бабушку и дедушку Кельберов уже отправили в концлагерь, а их дочери сбежали, и где-то прячутся. Врач не знал, что со мной делать, и передал меня воспитательнице…как это сказать…нечто вроде детского сада. Это был не совсем детский сад — там содержались так называемые «неопознанные дети», из числа сирот: власти рейха выясняли, кем именно они являются — евреями, мишлингами (полукровками), или кем-то другим. Шёл уже 1942 год. За три последующих года гестапо приходило в этот детский сад с проверками шесть раз, пытаясь разузнать подробности о содержащихся там детях.
«Кололи детей штыками»
— Как вам удалось избежать худшего?
— С помощью священника-католика мне сделали фальшивое свидетельство о крещении. Каждый год требовалось получить его подтверждение, и мне обновляли документы.
— Забирало ли гестапо детей из вашего приюта?
— Да, и я не знал, что с ними происходило потом. Они больше не возвращались.
— Вы чувствовали, что происходит что-то плохое?
— Да, я осознавал, что всё вокруг ненормально. Солдаты, приходящие к нам, несут опасность. И вообще, нацисты не появляются для того, чтобы даровать хорошие новости. Вену в ту пору сильно бомбили — как-то раз мы лежали в погребе, бомба упала на соседний дом, электричество погасло, стены тряслись, дети заплакали. Я помню всё, словно это было вчера. Уже после войны я узнал — моей родни нет в живых. В 1942 году, пока я находился на лечении в больнице, мою мать, бабушку, дедушку, и пожилую пару Кельберов отвезли на поезде в концлагерь Малый Тростенец в Белоруссии. Почти сразу же после прибытия они были убиты. Десять лет назад я приезжал в Белоруссию и побывал на месте лагеря, ставшего могилой моей матери и сотен тысяч других евреев. Едва люди выходили из вагонов, эсэсовцы строили их в ряд на краю рвов, расстреливали из автоматов, и засыпали тела землёй. В эти же рвы бросали детей — иногда живьём, иногда добивали штыками. Обе мои семьи похоронены там — и настоящая, и приёмная.
— Какая судьба ждала вашего отца?
— Он был немцем, и его, вероятно, наказали за «осквернение» расы, женитьбу на еврейке. Мне рассказали, что он не хотел меня видеть и не общался со мной, причину я не знаю — возможно, считал меня причиной своих невзгод. Отца отправили на Восточный фронт, и, по мистическому стечению обстоятельств, он был убит в ходе атаки партизан в мой день рождения — в июле 1943 года, в деревне на границе между Россией и Белоруссией.
— Вы спрашивали себя, почему это с вами происходит?
— Нет. Я не знал другой жизни, и думал — мне просто нужно выжить. За три года я ни разу не вышел на улицу. Нам разрешалось быть только во дворе и в подвале. Нас не учили в школе. Когда в 9 лет меня освободила Красная Армия, я не умел ни читать, ни писать.
— Чем вас кормили?
— Отбросами и объедками. Я вечно испытывал голод. Нам бросали еду, и мы дрались за неё. Яркое впечатление того времени — мой друг неясно где достал мармелад, и поделился со мной. Это было уникальное ощущение, я уверился, что попробовал рай на вкус.
«Нацисты не рады русским»
— Вы помните момент, когда советские войска вошли в Вену?
— О да. О да! Пару недель до этого мы слушали радио в подвале. И знали, что идут и американцы, и русские — но, скорее всего, первыми станут русские, они ближе. Мы так их ждали! Все дети пели и танцевали, вне себя от радости — Боже, скоро появятся русские, и освободят нас! И вот нам сказали — всё, Вена пала, нацистам конец, охрана разбежалась. Мы вышли на улицу Пратер. Я встал у церкви, целый день смотрел, как через город идут русские, и никак не мог наглядеться. Я был счастлив, что наконец-то свободен. Один красноармеец посмотрел на меня, открыл вещмешок — позвал к себе, и дал мне виноград.
— Может быть, изюм?
— Нет, именно виноград! Я понимаю, что ему неоткуда взяться в апреле, но это правда был виноград! Я раньше никогда в своей жизни его не пробовал. И я осознал, что русские, отличные люди. Поэтому, позже я женился на русской женщине (жена Адольфа Зильберштайна — Мария, дочь советского солдата и австрийской девушки — Авт.).
— Сейчас всё чаще звучат мнения, это была оккупация. Как вы считаете?
— Это идиотские мнения. Меня освободили, как ещё я должен называть данное событие? Русские солдаты принесли нам свободу. Тот, кто считает иначе — попросту нацист.
— Что произошло с вами дальше?
— Девушка из семьи Кельбер, что смогла уцелеть, нашла меня, и забрала жить к себе — она заменила мне мать. Я пошёл в начальную школу, после в гимназию. Выучил иврит, у меня состоялась первая бар-мицва, появились друзья. Моя приёмная мать была портнихой, и я тоже стал учиться искусству шить и кроить. Позже, я уехал в Швейцарию, и работал там. Сейчас в таком возрасте, как вы понимаете, я давно на пенсии. У меня есть дети и внуки.
— Как вы полагаете, спасла ли Красная Армия вашу жизнь?
— Да, конечно. Без всяких на то сомнений. И я хочу сказать ей — спасибо!
…Адольф Зильберштайн очень активен для своего возраста. Он встречает меня на машине у метро, отвозит домой, часто шутит, жестикулирует. Его жена Мария приготовила ужин — груду сочных шницелей, штрудель, картофельный салат. Своё имя Адольф ненавидит, и просит называть его «Абси», как зовут друзья. Он родился в Вене в 1936 году: уже через 2 года Австрия в ходе «аншлюса» стала частью Третьего рейха. В четырёхлетнем возрасте, его забрали в детсад для «неарийских детей». Он рано понял, что ему грозит смерть…
«Меня сдали на опыты»
— Абси, что вы помните самое первое из своей жизни?
— Я сижу у окна, и вижу горы — мне тогда исполнилось три года, я находился в области Бургенланд. В 1939 году, после вступления Британии и Франции в войну, Гитлер, опасаясь авианалётов, приказал перевезти детей из Вены в сельскую местность. Отца и мать я не запомнил, и узнал об их судьбе лишь после войны, когда стал искать своих родителей. Всё остальное мне известно из рассказов других людей. В 1940 году моя мать Марта вернула меня в Вену — она заболела туберкулёзом, и попросила семью своей подруги приглядеть за мной. Эти люди, тоже евреи по фамилии Кельбер, замечательно относились ко мне — я поначалу даже считал, что они и есть моя настоящая семья.
— Как вас забрали из дома?
— Это был выходной, мы обедали на кухне, ели шницель и картофельный салат, прямо как сейчас. А потом в дверь постучали. Бабушка Кельбер открыла, на входе стояли два солдата: не знаю, из гестапо или СС. Один спросил — здесь живёт ребёнок Зильберштайн? Бабушка почувствовала плохое, и ответила — нет. Солдат сказал — зачем вы мне лжёте? Вот он, вместе с вами. Они вывели меня наружу. Помню хорошо — иду и вижу, один сапог слева, другой справа. Привели в гимнастический зал непонятно где: люди там лежали прямо на полу, подложив сумки под голову вместо подушек. Помещение пронизывал холод, сквозняк. Скорее всего, моя мать к тому времени уже была арестована. Несколько месяцев, или даже больше, меня держали там — в результате, я сильно простудился. У меня воспалились уши, требовалась операция. Однако, австрийским докторам, как «арийцам» запрещалось лечить еврейских детей, а еврейского врача в тюрьме не было.
— Что же случилось потом?
— Одна женщина в тюрьме была знакома с врачом-немцем. Рассказала ему о ситуации — сильно болен маленький ребёнок. И тот объяснил властям, что ему надо на мне попрактиковаться в лечении, провести опыты. Для нацистов это было естественно: врачи тестировали медицинские операции на людях «низшей расы», как на животных. Но этот врач оказался хорошим человеком. Он притворился, что ставит опыт, а на деле вылечил меня. Я долго восстанавливался после операции, и доктор решил тайно вернуть меня Кельберам. Но оказалось, бабушку и дедушку Кельберов уже отправили в концлагерь, а их дочери сбежали, и где-то прячутся. Врач не знал, что со мной делать, и передал меня воспитательнице…как это сказать…нечто вроде детского сада. Это был не совсем детский сад — там содержались так называемые «неопознанные дети», из числа сирот: власти рейха выясняли, кем именно они являются — евреями, мишлингами (полукровками), или кем-то другим. Шёл уже 1942 год. За три последующих года гестапо приходило в этот детский сад с проверками шесть раз, пытаясь разузнать подробности о содержащихся там детях.
«Кололи детей штыками»
— Как вам удалось избежать худшего?
— С помощью священника-католика мне сделали фальшивое свидетельство о крещении. Каждый год требовалось получить его подтверждение, и мне обновляли документы.
— Забирало ли гестапо детей из вашего приюта?
— Да, и я не знал, что с ними происходило потом. Они больше не возвращались.
— Вы чувствовали, что происходит что-то плохое?
— Да, я осознавал, что всё вокруг ненормально. Солдаты, приходящие к нам, несут опасность. И вообще, нацисты не появляются для того, чтобы даровать хорошие новости. Вену в ту пору сильно бомбили — как-то раз мы лежали в погребе, бомба упала на соседний дом, электричество погасло, стены тряслись, дети заплакали. Я помню всё, словно это было вчера. Уже после войны я узнал — моей родни нет в живых. В 1942 году, пока я находился на лечении в больнице, мою мать, бабушку, дедушку, и пожилую пару Кельберов отвезли на поезде в концлагерь Малый Тростенец в Белоруссии. Почти сразу же после прибытия они были убиты. Десять лет назад я приезжал в Белоруссию и побывал на месте лагеря, ставшего могилой моей матери и сотен тысяч других евреев. Едва люди выходили из вагонов, эсэсовцы строили их в ряд на краю рвов, расстреливали из автоматов, и засыпали тела землёй. В эти же рвы бросали детей — иногда живьём, иногда добивали штыками. Обе мои семьи похоронены там — и настоящая, и приёмная.
— Какая судьба ждала вашего отца?
— Он был немцем, и его, вероятно, наказали за «осквернение» расы, женитьбу на еврейке. Мне рассказали, что он не хотел меня видеть и не общался со мной, причину я не знаю — возможно, считал меня причиной своих невзгод. Отца отправили на Восточный фронт, и, по мистическому стечению обстоятельств, он был убит в ходе атаки партизан в мой день рождения — в июле 1943 года, в деревне на границе между Россией и Белоруссией.
— Вы спрашивали себя, почему это с вами происходит?
— Нет. Я не знал другой жизни, и думал — мне просто нужно выжить. За три года я ни разу не вышел на улицу. Нам разрешалось быть только во дворе и в подвале. Нас не учили в школе. Когда в 9 лет меня освободила Красная Армия, я не умел ни читать, ни писать.
— Чем вас кормили?
— Отбросами и объедками. Я вечно испытывал голод. Нам бросали еду, и мы дрались за неё. Яркое впечатление того времени — мой друг неясно где достал мармелад, и поделился со мной. Это было уникальное ощущение, я уверился, что попробовал рай на вкус.
«Нацисты не рады русским»
— Вы помните момент, когда советские войска вошли в Вену?
— О да. О да! Пару недель до этого мы слушали радио в подвале. И знали, что идут и американцы, и русские — но, скорее всего, первыми станут русские, они ближе. Мы так их ждали! Все дети пели и танцевали, вне себя от радости — Боже, скоро появятся русские, и освободят нас! И вот нам сказали — всё, Вена пала, нацистам конец, охрана разбежалась. Мы вышли на улицу Пратер. Я встал у церкви, целый день смотрел, как через город идут русские, и никак не мог наглядеться. Я был счастлив, что наконец-то свободен. Один красноармеец посмотрел на меня, открыл вещмешок — позвал к себе, и дал мне виноград.
— Может быть, изюм?
— Нет, именно виноград! Я понимаю, что ему неоткуда взяться в апреле, но это правда был виноград! Я раньше никогда в своей жизни его не пробовал. И я осознал, что русские, отличные люди. Поэтому, позже я женился на русской женщине (жена Адольфа Зильберштайна — Мария, дочь советского солдата и австрийской девушки — Авт.).
— Сейчас всё чаще звучат мнения, это была оккупация. Как вы считаете?
— Это идиотские мнения. Меня освободили, как ещё я должен называть данное событие? Русские солдаты принесли нам свободу. Тот, кто считает иначе — попросту нацист.
— Что произошло с вами дальше?
— Девушка из семьи Кельбер, что смогла уцелеть, нашла меня, и забрала жить к себе — она заменила мне мать. Я пошёл в начальную школу, после в гимназию. Выучил иврит, у меня состоялась первая бар-мицва, появились друзья. Моя приёмная мать была портнихой, и я тоже стал учиться искусству шить и кроить. Позже, я уехал в Швейцарию, и работал там. Сейчас в таком возрасте, как вы понимаете, я давно на пенсии. У меня есть дети и внуки.
— Как вы полагаете, спасла ли Красная Армия вашу жизнь?
— Да, конечно. Без всяких на то сомнений. И я хочу сказать ей — спасибо!
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
ГеоПолитика Цивилизаций
Официальный канал
ТРУД ДЕЛАЕТ СВОБОДНЫМ
Arbeit macht frei
Владимир Линдерман
Председатель партии «За родной язык!»
ГЕНПРОКУРАТУРА ПРЕКРАТИЛА ДЕЛО ЦУКУРСА
«Отмазан» от участия в геноциде
Георгий Зотов
Журналист
МАЛЫЙ ТРОСТЕНЕЦ В ПЯТЬ РАЗ ХУЖЕ ДАХАУ
Советские воины погасили печь ада, но об этом молчат
Александр Гапоненко
Доктор экономических наук
Саласпилсский концентрационный лагерь
Акт судебно-медицинской экспертизы