А знаете, друзья, — мой папка был байкером! Да, гонял на ИЖе. Однажды он меня малого катанул, посадивши перед собой на мотоциклетный бак. Как сейчас помню стрелку спидометра, шли под сотню. Тогда я понял: мотоцикл — моё, буду, как батька…
 
А еще мой батька умел драться. Однажды на моих глазах сшиб с ног верзилу уголовного вида. На чем разгорелся сыр-бор, я не понял, мал был. Но жесткое лицо отца, его резкие плюхи с двух рук — хрясь-хрясь-хрясь и болтающаяся голова противника — отпечатались в памяти крепко. Мне тогда было лет пять, значит, отцу — 37. Тогда я решил: обязательно научусь драться, буду, как батька…
 
А еще мой батька всё умел. Раскидать и собрать за день «волговский» движок — легко! Сложить кирпичную стенку, собрать приемник, сварить борщ, подоить корову, наложить шину на сломанную ногу, сотворить по моей просьбе настоящий порох… Я не знаю дела, которого бы он не знал. Тогда я решил: хочу всё уметь, как батька…
 
А еще батька был сильным. Невысокого роста, худощавый, жилистый… Мы с ним, когда я подрос, частенько боролись на руках. Так вот, завалить его руку мне удалось только в 19 лет, ему было 52. Я уже был лось — почти на голову выше и имел разрядик по боксу.
 
А еще мой батька умел травить байки-анекдоты, петь хорошие песни, хорошо петь, дурачиться, заразительно смеяться, нравиться женщинам. И друзья у него были такие же — крутые, веселые, крепкие, умные, остроумные, фронтовики... И тогда я решил: хочу быть таким, как они…
 
Расскажу про жизнь моего отца. На фронт он попал летом 1943-го простым солдатиком-минометчиком — и сразу на форсирование Днепра. Было ему 17 лет, весил он тогда — 56 кг. Послевоенный (Гражданская война имеется в виду) недокормыш из сибирского села. Почему 17? Это отдельная история…
 
Днепр он форсировал на печально знаменитом Букринском плацдарме. Можете погуглить, этой теме посвящена вторая серия киноэпопеи «Освобождение». Короче, Букринский плацдарм был отвлекающим, их послали на смерть. Из батальона в живых осталось 19 человек. Из 800! Это — война, на войне так бывает… Папка мой там был ранен — осколок вынес ему кусок мяса на правом бедре. В яму на его теле умещался потом мой детский кулачок.
 
Подобрали папку в поле «похоронщики». Какое-то время везли на телеге вместе с трупами. Пацанчик вдруг пошевелился, послушали — сердце бьется, еле-еле, но бьется. Сбросили настоящих покойников с телеги и гнали лошадей до ближайшей медчасти. Довезли — выжил! ВЫЖИЛ! В похоронщиках служили негодные к строевой дядьки 55+. Вот бы найти их внуков… Поклонился бы до земли. Меня б не было, если б не их деды…
 
Через полгода мой папка вернулся в строй. Потом еще два ранения, слава богу — легких. По месяцу в госпитале — и обратно на фронт. Папка называл их «царапинами» — смеялся. Молодой, на нем всё заживало, как на кошке. Свое 19-летие (25 апреля) папка встретил на окраине Берлина — младшим сержантом. Берлин брал, но до Рейхстага не дошел — еще одна «царапина» — четвертая, госпиталь…
 
Вернулся с войны — два ордена: «Красная Звезда», «Отечественная война» и три медали — «За отвагу», «За Варшаву», «За Берлин». Мальчишка, ребенок! 19 лет! Наши дети в этом возрасте еще за школьной партой сидят…
 
После войны — на родину, в Сибирь. Поступил в милицейское училище в Красноярске. Ускоренный курс для фронтовиков и распределение — следователем по военным преступлениям. В Норильск, за Полярный круг. Тогда всех нацистских карателей (бандеровцев, легионеров СС, власовцев) определяли для начала в лагеря поглубже, чтобы не разбежались. А там уж распутывали их «художества». Мой папка занимался конкретно бандеровцами, поскольку хорошо знал «ридну мову».
 
И 15 лет службы там, в Норильске… Там он встретил мою мать, там родился я. Там же он получил пятую «царапину» — на очной ставке двое обвиняемых его «приговорили». Папка был следак злой, дотошный, очень нелюбимый подследственными. Один бандеровец накинулся сзади, а второй — пырнул заточкой. Папка оказался проворнее. Заточка прошла под мышкой, до сердца не достала…
 
Потом, уже в 90-х, он мне рассказал, что «подвел под вышку» примерно полсотни нацистских карателей и около 200 — под длинные срока... Тех, кто был по уши в крови. Об одном жалел — что мало успел…
 
Папка умер в 1995-м, накануне 50-летия Победы. Его Победы. В 69 лет. Сказались военные «царапины», да и ельцинская беспредельная «демократия» активно поспособствовала (это — отдельная история).
 
К чему я это рассказал? А к тому, что наши ветераны Отечественной не всегда были жалкими беспомощными старичками. 50 лет назад (я их помню с этого момента) они были восхитительными молодыми мужиками — победителями, строителями, родителями лопоухих пацанов, вроде меня. Их любили женщины, их любили дети… Они запустили Гагарина… Фантастическое поколение! Они были людьми, которым всё удалось, жизнь которых удалась.
 
Вспомним их молодыми…
 
 
П.с. Сегодня я пойду в колонне «Бессмертного полка» и понесу портрет своего папки — Алексеева Георгия Васильевича. Тот, где он — молодой, 20 лет. Победитель, герой! И вся жизнь — впереди…