ИСТОРИИ РИЖАН
19.06.2022
Эдуард Говорушко
Журналист
ПАМЯТНИК ПРИ ЖИЗНИ
Этюды из моей американской жизни
-
Участники дискуссии:
412 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
К Радунице на могиле моих родителей, стараниями брата Геннадия, появилась новая мемориальная табличка. Одной моей землячке она показалась преждевременной и не уместной...
- Вот вы с Геннадием еще, слава богу, как кони бегаете, а на табличке рядом с надписью «Мы были в этой жизни» свои имена поместили рядом с именем давно покойного брата Георгия. Что люди подумают, ведь здесь вы бываете редко?
Есть картинки из моего детства, периодически проявляющиеся в памяти совершенно непонятно почему и зачем, словно напрашивающиеся куда-нибудь их приспособить. Вот одна из них. Я, девятиклассник, стою с мамой в очереди за хлебом в совхозном магазине. Хлеб завозили из районной пекарни два раза в неделю. Стоил он тогда дешевле, чем корм для свиней, а потому набирали его мешками, чтоб хватило и хозяевам. Не всегда всем доставалось, бывало, что продавщица решалась нормировать – не больше, мол, трех или четырех буханок в одни руки.
Очередь волновалась, а тут вдруг одна ушлая Пилипенчиха, рванулась к прилавку прямо из дверей.
- Тебе, что, быстрее всех надо? – зароптали покупатели, в попытке воспрепятствовать нахалке.
- Мне можно, я — мать ПОЧЕТНЫХ детей! — сразила Пилипенчиха неожиданным аргументом. – Да и свиней у меня нет. - Вот Валентин обещал к вечеру приехать.
- Проходите, проходите Антоновна, — пригласила ее молодая продавщица, — а вы расступитесь, сегодня хлеба всем хватит.
Валентин, старший сын Пилипенчихи, закончил Минский мединститут и уже три года был главврачом городской больницы неподалеку от Гомеля. Младший Адольф, которого пришлось переименовать в Геннадия из-за Гитлера, окончил военную академию и служил в Германии. Приезжая в отпуск, он покорял деревенских красавиц стройностью и мундиром..
Между прочим, лет пять спустя покорил девушку моего брата, тоже Геннадия, тем, что срочно женился на ней. Но это уже другая история и, боком не лежащая к теме.
За обедом мама рассказала про случай в магазине отцу, а закончила моралью для нас:
- Вот наглая баба! Да будьте вы у меня почетные-распочетные, чтоб я всех перекрестках об этом трубила, упаси господь! Да, что от вас ждать, если ты, — она кивнула на меня, с малых лет деньги из дома воруешь, ножики да скворечники покупаешь, а то и в буца* проигрываешь. Какой пример для младших, гляди, за тобой потянутся…
С воровством я давно завязал, да и в копейки уже не играю, но что не вспомнишь в благородных воспитательных целях? Я промолчал – не забыла кошка, чье мясо съела. Помню, однако, тогда очень хотелось, чтобы мама нами гордилась. Хотя бы в душе.
В процессе задумки и реализации вышеупомянутого мемориального проекта, вопрос, — «что люди подумают» я неоднократно адресовал и себе. Вот в качестве одного из ответов самому я вспомнил и пристраиваю здесь магазинную историю. Как-то встретив меня с автобуса, на виду у всей улицы, мама взяла меня под руку. А по пути польстила нам и себе:
- Пилипенчиху помнишь? Теперь ее лучше понимаю. Я тоже горжусь сыновьями и часто с удовольствием рассказываю о ваших успехах.
На нашем кладбище рядом с родителями похоронена только моя сестра. Жизнь разнесла братьев, по городам и весям. Смерть, как мы уже знаем, тоже не соберет нас вместе. Георгий упокоился в Жлобине, где жил. Геннадий ляжет в Красном, под Гомелем, где похоронен его младший сын, я же далеко не уверен, что вернусь на родину хотя бы в урне. Но очень хочется, чтобы пришедшие на погост знали, что оставили родители трех наследников, которыми при жизни гордились.
Конечно же, я не стал рассказывать землячке о всех своих рефлексиях, умолчал и о случае в магазине. Ответил проще и понятнее:
- Видите ли, в наши непростые времена трудно рассчитывать, что кто-то после нас позаботится о том, чтобы память о всей нашей семье осталась на родине. Мы с братом не суеверны, а потому решили никого не обременять этой проблемой. А еще хотелось хоть таким образом остаться вместе с родителями, они ведь, если откровенно, нами гордились. Да и своими глазами хотелось посмотреть, как все будет выглядеть в реальности.
Но, если честно, и это не вся правда. Слева от наших имен на мраморе — не просто надпись «Мы были в этой жизни», а снимок обложки моей книги под этим же названием. В этой книге не только повесть о моих родителях, о их самоотверженности в Великую Отечественную войну и в мирные годы, но и уникальный очерк о почти пятивековой истории нашего родного местечка Поболово. Книга имеется в библиотеках агрогородка, школьной и районной, областной и республиканской.
Несмотря на то, что мое имя есть на обложках уже десяти книг, изданных в Москве, что давно являюсь членом Союза писателей России, считаю себя журналистом. А, если и писателем, то скорее местного, так сказать Поболовского разлива и, в лучшем случае, районного масштаба. Только Пушкин со всей уверенностью и гениальной проницательностью мог заявить при жизни, что «памятник себе воздвиг нерукотворный».
Все со временем порастает быльем. Остаются лишь слова, выбитые на камне, да и то до тех пор, пока существует кладбища и сакральное отношение потомков к памяти предков. А потому захотелось, чтобы бывшие, нынешние и будущие односельчане при посещении погоста в традиционные дни поминовения вспоминали о том, что и мы с братьями ходили по этой земле..
К тому же, эта памятная гранитная табличка еще и памятник книге, достаточно значимой для моих родных мест, уж простите за нескромность.
Не сомневаюсь, отцу с матерью понравилась обновка на их могиле, — уж очень легко и просто эта задумка реализовалась.
В Радуницу многие из почти двух сотен человек, побывавших в этот день на кладбище, останавливались у могилы наших родителей. Как сообщила мне Лена Марченко, неформальный поболовский краевед, все сочли, что мемориальная плитка обновила захоронение и, как бы, воскресила память о давно усопших.
Как говорится, что и требовалось доказать.
В заключение признаюсь, что только на склоне лет стал понимать, сколько усилий требовалось нашим старикам-родителям, чтобы поддерживать в себе душевное равновесие и интерес к жизни: содержать дом и хозяйство, о моей сестре, инвалиде с детства, да еще и нам письма писать, успокаивать на свой счет.
Признаюсь, с каждым годом мне тоже все труднее зализывать даже не физические, а душевные раны. Достается же бедной душе с разных сторон, и каждый удар сейчас переживается куда больнее, чем в среднем возрасте, не говоря уже о молодости. Да еще и эта глобальная тоска от мирового хаоса, назойливой мухой витающая в воздухе.
Но пока живется, надо заживлять раны и жить. Пусть даже иллюзиями. Боюсь, вряд ли это самовнушение похоже на оптимизм, скорее — на смирение.
- Вот вы с Геннадием еще, слава богу, как кони бегаете, а на табличке рядом с надписью «Мы были в этой жизни» свои имена поместили рядом с именем давно покойного брата Георгия. Что люди подумают, ведь здесь вы бываете редко?
Есть картинки из моего детства, периодически проявляющиеся в памяти совершенно непонятно почему и зачем, словно напрашивающиеся куда-нибудь их приспособить. Вот одна из них. Я, девятиклассник, стою с мамой в очереди за хлебом в совхозном магазине. Хлеб завозили из районной пекарни два раза в неделю. Стоил он тогда дешевле, чем корм для свиней, а потому набирали его мешками, чтоб хватило и хозяевам. Не всегда всем доставалось, бывало, что продавщица решалась нормировать – не больше, мол, трех или четырех буханок в одни руки.
Очередь волновалась, а тут вдруг одна ушлая Пилипенчиха, рванулась к прилавку прямо из дверей.
- Тебе, что, быстрее всех надо? – зароптали покупатели, в попытке воспрепятствовать нахалке.
- Мне можно, я — мать ПОЧЕТНЫХ детей! — сразила Пилипенчиха неожиданным аргументом. – Да и свиней у меня нет. - Вот Валентин обещал к вечеру приехать.
- Проходите, проходите Антоновна, — пригласила ее молодая продавщица, — а вы расступитесь, сегодня хлеба всем хватит.
Валентин, старший сын Пилипенчихи, закончил Минский мединститут и уже три года был главврачом городской больницы неподалеку от Гомеля. Младший Адольф, которого пришлось переименовать в Геннадия из-за Гитлера, окончил военную академию и служил в Германии. Приезжая в отпуск, он покорял деревенских красавиц стройностью и мундиром..
Между прочим, лет пять спустя покорил девушку моего брата, тоже Геннадия, тем, что срочно женился на ней. Но это уже другая история и, боком не лежащая к теме.
За обедом мама рассказала про случай в магазине отцу, а закончила моралью для нас:
- Вот наглая баба! Да будьте вы у меня почетные-распочетные, чтоб я всех перекрестках об этом трубила, упаси господь! Да, что от вас ждать, если ты, — она кивнула на меня, с малых лет деньги из дома воруешь, ножики да скворечники покупаешь, а то и в буца* проигрываешь. Какой пример для младших, гляди, за тобой потянутся…
С воровством я давно завязал, да и в копейки уже не играю, но что не вспомнишь в благородных воспитательных целях? Я промолчал – не забыла кошка, чье мясо съела. Помню, однако, тогда очень хотелось, чтобы мама нами гордилась. Хотя бы в душе.
В процессе задумки и реализации вышеупомянутого мемориального проекта, вопрос, — «что люди подумают» я неоднократно адресовал и себе. Вот в качестве одного из ответов самому я вспомнил и пристраиваю здесь магазинную историю. Как-то встретив меня с автобуса, на виду у всей улицы, мама взяла меня под руку. А по пути польстила нам и себе:
- Пилипенчиху помнишь? Теперь ее лучше понимаю. Я тоже горжусь сыновьями и часто с удовольствием рассказываю о ваших успехах.
На нашем кладбище рядом с родителями похоронена только моя сестра. Жизнь разнесла братьев, по городам и весям. Смерть, как мы уже знаем, тоже не соберет нас вместе. Георгий упокоился в Жлобине, где жил. Геннадий ляжет в Красном, под Гомелем, где похоронен его младший сын, я же далеко не уверен, что вернусь на родину хотя бы в урне. Но очень хочется, чтобы пришедшие на погост знали, что оставили родители трех наследников, которыми при жизни гордились.
Конечно же, я не стал рассказывать землячке о всех своих рефлексиях, умолчал и о случае в магазине. Ответил проще и понятнее:
- Видите ли, в наши непростые времена трудно рассчитывать, что кто-то после нас позаботится о том, чтобы память о всей нашей семье осталась на родине. Мы с братом не суеверны, а потому решили никого не обременять этой проблемой. А еще хотелось хоть таким образом остаться вместе с родителями, они ведь, если откровенно, нами гордились. Да и своими глазами хотелось посмотреть, как все будет выглядеть в реальности.
Но, если честно, и это не вся правда. Слева от наших имен на мраморе — не просто надпись «Мы были в этой жизни», а снимок обложки моей книги под этим же названием. В этой книге не только повесть о моих родителях, о их самоотверженности в Великую Отечественную войну и в мирные годы, но и уникальный очерк о почти пятивековой истории нашего родного местечка Поболово. Книга имеется в библиотеках агрогородка, школьной и районной, областной и республиканской.
Несмотря на то, что мое имя есть на обложках уже десяти книг, изданных в Москве, что давно являюсь членом Союза писателей России, считаю себя журналистом. А, если и писателем, то скорее местного, так сказать Поболовского разлива и, в лучшем случае, районного масштаба. Только Пушкин со всей уверенностью и гениальной проницательностью мог заявить при жизни, что «памятник себе воздвиг нерукотворный».
Все со временем порастает быльем. Остаются лишь слова, выбитые на камне, да и то до тех пор, пока существует кладбища и сакральное отношение потомков к памяти предков. А потому захотелось, чтобы бывшие, нынешние и будущие односельчане при посещении погоста в традиционные дни поминовения вспоминали о том, что и мы с братьями ходили по этой земле..
К тому же, эта памятная гранитная табличка еще и памятник книге, достаточно значимой для моих родных мест, уж простите за нескромность.
Не сомневаюсь, отцу с матерью понравилась обновка на их могиле, — уж очень легко и просто эта задумка реализовалась.
В Радуницу многие из почти двух сотен человек, побывавших в этот день на кладбище, останавливались у могилы наших родителей. Как сообщила мне Лена Марченко, неформальный поболовский краевед, все сочли, что мемориальная плитка обновила захоронение и, как бы, воскресила память о давно усопших.
Как говорится, что и требовалось доказать.
В заключение признаюсь, что только на склоне лет стал понимать, сколько усилий требовалось нашим старикам-родителям, чтобы поддерживать в себе душевное равновесие и интерес к жизни: содержать дом и хозяйство, о моей сестре, инвалиде с детства, да еще и нам письма писать, успокаивать на свой счет.
Признаюсь, с каждым годом мне тоже все труднее зализывать даже не физические, а душевные раны. Достается же бедной душе с разных сторон, и каждый удар сейчас переживается куда больнее, чем в среднем возрасте, не говоря уже о молодости. Да еще и эта глобальная тоска от мирового хаоса, назойливой мухой витающая в воздухе.
Но пока живется, надо заживлять раны и жить. Пусть даже иллюзиями. Боюсь, вряд ли это самовнушение похоже на оптимизм, скорее — на смирение.
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Владимир Мироненко
Публицист, художник
КАК Я ПОКУПАЛ
полное собрание сочинений Ленина.
Юрий Иванович Кутырев
Неравнодушный человек, сохранивший память и совесть.
КАК А.Т. ПРЕВРАТИЛОСЬ В МЕККУ ЛАТВИЙСКОГО ДЖАЗА. ЧАСТЬ 2.
Что такое «А.Т.» и как в 70-е годы прошлого века оно превратилось в «мекку» латвийского джаза - кафе «Аллегро»
Юрий Иванович Кутырев
Неравнодушный человек, сохранивший память и совесть.
КАК А.Т. ПРЕВРАТИЛОСЬ В МЕККУ ЛАТВИЙСКОГО ДЖАЗА.
Что такое «А.Т.» и как в 70-е годы прошлого века оно превратилось в «мекку» латвийского джаза - кафе «Аллегро»
Юрий Алексеев
Отец-основатель
А-А-А! БЕЛОЧКА!
истории из жизни