---

В январе 1863 года на землях бывшей Речи Посполитой вспыхнуло восстание. Неудачное.
 

---

Прошло уже более полутора столетий, но событие не отпускает.

Сайт осужденного в минувшем году за разжигание межнациональной розни Эдуарда Пальчиса называется 1863x и по-прежнему радует публику зажигательной русофобией. Маечки с ликом Кастуся Калиновского скоро войдут в гардероб каждого следящего за модой националиста.

А сторонники «русского мира» по-прежнему без устали подначивают оппонентов в интернет-баталиях портретиками графа Муравьёва-Виленского, известного среди оппонентов в основном как Людоед и Вешатель.

О таком знаковом явлении даже странно было бы не поговорить.
 

Длинная тень Бонапарта

Когда Наполеон Бонапарт в 1807 году временно отбил у России Польшу и образовал Герцогство Варшавское, он невольно внушил польской знати непоколебимую уверенность в том, что вся Европа спит и видит, как освободить эту знать от подчинения русскому царю.

Это имело далеко идущие последствия. Дважды в течение XIX века в Польше вспыхивали безнадежные восстания, имевшие целью не столько собственными силами изгнать русских, сколько продемонстрировать волю к независимости и готовность встречать иностранный военный контингент.

Они и затухали после того, как всем в очередной раз становилось ясно: маленький император Бони больше не прискачет из Парижа на выручку.


Восстание 1830 года, возглавляемое военной верхушкой и крупной шляхтой, вышло достаточно ярким — по крайней мере восставшие заняли Варшаву, которую удерживали почти год.

А в 1863-м все как-то сразу не задалось. Собственных воинских частей не было, а захватить столицу и военные склады силами энтузиастов не получилось.

На землях Конгрессовой Польши «диктатор восстания» Мерославский с группой товарищей перешел австрийскую границу, собрал сторонников, дал бой русским, проиграл и удалился в обратном направлении.

Через некоторое время всплыл другой сильный национальный лидер с амбициями. Потом третий.

Все это напоминало скорее партизанскую герилью — группы активистов с оружием уходили в леса, сбивались в отряды, атаковали небольшие русские части, иногда занимали небольшие населенные пункты.

Веселье продолжалось чуть больше года, окончательно угаснув весной 1864-го.

Очагом стали земли Царства Польского, где удалось поднять крестьян. Данные о репрессированных повстанцах показывают, что крестьяне в этом движении составляли около 35%, дворяне — около 30%, мещане — 26%.





По мере продвижения на восток выступления становились все более слабыми, среди участников снижалась доля крестьян и возрастала роль мелкопоместной шляхты.

Самый «бунташный» регион бывшего ВКЛ — Жмудь — был и самым крестьянским по составу повстанцев (почти каждый третий). А в лесах Витебщины и Могилевщины с империей рубились немногочисленные потомки рыцарства.

Повстанческий отряд в 3-5 тысяч человек был редким явлением и считался огромной армией. В основном речь шла об отрядах в несколько сотен человек. Пушки были редчайшей диковинкой и считались на единицы, а кавалерия находилась в зачаточном состоянии.

Россия быстро нарастила численность группировки на проблемных территориях почти до 200 тысяч человек и имела численный перевес как в целом, так и на любом из направлений, превосходство в огневой мощи и маневренности. Поэтому столкновения крупных отрядов в большинстве заканчивались плачевно для повстанцев.

Точных данных о численности повстанцев нет, но исходя из размеров и количества отрядов — это едва ли больше 20-30 тысяч.

По меркам XIX века событие сложно назвать масштабным. В том же 1863 году армия Конфедерации, которая воевала за отделение от США (и по численности населения была примерно равная Царству Польскому вместе с бывшей ВКЛ), составляла 400 тысяч человек. По ходу дела обе враждующие стороны изобрели броненосный флот, первый пулемет и скорострельную самозарядную винтовку.

Тем не менее проигранное восстание стало знаковым и в дореволюционной, и в советской историографии — и тому есть много причин.


Необходимый народ

Между прочим, восторженными полонофилами были молодые Маркс и Энгельс. Это было естественно.

Главной опорой консерватизма и монархизма в Европе XIX века были Россия, Пруссия и Австрия (в 1815-м они даже заключили Священный союз — именно с целью бороть революции).

Возникла эта конструкция на руинах разделенной Речи Посполитой, и поляки со своей борьбой за независимость энергично пили кровь из всех трех самозпровозглашенных «европолицейских».

Более того, после поражения очередного восстания буйный элемент расползался по континенту и не пропускал ни одной значимой заварушки — от походов Гарибальди до Парижской Коммуны.

Как писал Энгельс:
 

---

«В Париже, Вене, Берлине, Италии и Венгрии поляки участвовали во всех революциях и революционных войнах, не считаясь с тем, приходилось ли им сражаться против немцев, славян, мадьяр или даже против поляков».
 

---

В 1871 году очередной Наполеон под номером III неудачно начал франко-прусскую войну — проиграл, попал в плен, и Франция осиротела.

Парижская беднота настолько расстроилась, что вымела остатки королевской власти и провозгласила Коммуну.

И пока французские патриоты вместе с прусскими оккупантами пытались отбить столицу у голытьбы, крупнейший европейский мегаполис три месяца контролировало первое в мире социалистическое правительство.

Коммуна отделила церковь от государства, ввела минимальную заработную плату, аннулировала мелкие долги, уравняла в правах законнорожденных с бастардами и произвела на свет еще некоторое количество решений, общепринятых для 20-го века и бывших страшной ересью для 19-го.


Еще одним забавным феноменом стало то, что за Коммуну массово вписались ветераны 1863-го.

Российский посол сообщал о приблизительно 500-600 поляках-коммунарах. Генералами Коммуны стали один из лидеров фракции «красных» Ярослав Домбровский и полевой командир повстанцев Гродненской губернии Валерий Врублевский.

Последний, кстати, смог выбраться еще и из этой мясорубки, переехал в Лондон, где сдружился с Марксом и вошел в руководство 1-го Интернационала.

 

---

Цитата

«Какой-то французский историк сказал: существуют необходимые народы. К этим необходимым народам в XIX в. безусловно принадлежит польский народ».
Ф.Энгельс
 

---

Звезда пленительного счастья

Но была в этом сюжете и русская линия.

«Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями “Народной воли”» — так описывал Ленин начало революционного процесса в России.

Подразумевая, что сами декабристы были «страшно далеки от народа», но запустили цепочку событий, которые вызвали к жизни уже правильное революционное движение, способное загнать царизм в могилу.

Фокус, однако, в том, что из под мастерка разбуженных Герцена и Чернышевского долгое время выходили практически те же самые декабристы.

В середине XIX века самыми верными читателями «Колокола» и посетителями подпольных кружков были молодые, образованные офицеры-дворяне. Они образовывали тайные общества, обсуждали планы спасения Отечества и были все так же «страшно далеки от народа».

И да — беспокойная мелкопоместная шляхта западных губерний и тут была в первых рядах.





Мощнейшим очагом крамолы была Академия Генерального Штаба. Будущая военная элита империи несколько лет в кружках читала Пестеля и Герцена, костерила царя-батюшку, и получив звание, разъезжалась формировать кружки-филиалы по стране.

Люди, сформировавшие костяк фракции «красных» в восстании 1863-го, — вообще-то русские офицеры. Домбровский, Сераковский, Звеждовский, Бобровский — выходцы из «кружка генштабистов».

Еще были офицеры, академии не заканчивавшие, но прошедшие через кружок или его ответвления.

Эти люди в большинстве были этническими поляками, но попытки перевести польское национальное движение в свержение монархии и земельный передел — определенно идейное влияние Петербурга.

Попытка Сераковского пробиться в Курляндию, чтобы взбунтовать латышей против немецких помещиков, рейд Звеждовского на Горки — это что-то вроде «экспорта революции» из Польши в большую Россию.
 
Неудивительно, что тогдашние и последующие русские революционеры относились к польскому движению с неменьшей теплотой, чем Маркс и Энгельс.

Там были практически личные друзья — и всё это воспринималось как пролог к российскому восстанию.

 

---

Цитаты

«Пока народные массы России и большинства славянских стран спали еще непробудным сном, пока в этих странах не было самостоятельных, массовых, демократических движений, шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской».
В.Ленин

«В половине XIX века Маркс был сторонником отделения русской Польши, и он был прав, ибо тогда вопрос стоял об освобождении высшей культуры от разрушавшей ее низшей».
И.Сталин
 

---

Полу-Марат и холопоман

Разумеется, при таких входящих данных восстание не могло не стать важным эпизодом в советской историографии.

Загадка, по большому счету, только одна: почему Кастусь?

Викентий Константин Калиновский был весьма резким и противоречивым малым. В качестве издателя боевого листка «Mużyckaja prauda», выпускаемого на белорусском латинским шрифтом, он ностальгировал по временам польской короны, агитировал за униатство, считая православие «схизмой», и люто ненавидел «маскалей».

В советских книжках, в примечаниях, политкорректно оговаривалось, что «маскаль» — это русский царь или солдат. А те куски, где было очевидно, что не только царь или солдат, старались в книжках не печатать.

«Панам» тоже доставалось некисло, но — после маскалей.

 

---

Занимательный факт

Объем одного номера газеты «Mużyckaja prauda» составлял от 2,5 до 4 тысяч печатных знаков. Статья, которую вы сейчас читаете, состоит из 16 тысяч печатных знаков. Чтобы напечатать её на страницах «Мужицкой правды», потребовалось бы выпустить 4-5 номеров. Всего вышло 7 выпусков газеты, тираж неизвестен, но распространялась она довольно широко.
 

---

При этом Калиновский был еще и стихийным социалистом.

Глава вильнюсского лагеря «белых» Якуб Гейштор так характеризовал соратника-конкурента: полу-Марат (вероятно, Жан-Поль Марат — деятель французской революции, радикал и весьма невоздержанный на язык мсье. — Прим авт.), литовский сепаратист и кровожадный демагог.

Викентий Константин запросто мог порадовать уважаемую шляхту заявлениями типа: «Прежде всего нам нужно уничтожить эту гнилую и гангренозную касту, называемую дворянством». А уж его «Топор повстанца не должен остановиться даже перед колыбелью шляхетского младенца» вспоминали все и очень долго.

Если мы вспомним, что на момент гибели персонажу было только 25 лет и он со скамьи питерского юрфака окунулся в революцию — типаж выйдет вечный и очень знакомый.

Как революционер и заговорщик Калиновский, по отзывам друзей и врагов, был смел, энергичен и стоил десятерых, но едва ли там были сформировавшиеся собственные взгляды. Парня заносило.

Тем не менее советская власть решительно взялась за пиар и изобразила из Калиновского что-то среднее между Стенькой Разиным и голливудским Зорро — народный любимец, крестьянский вождь и неуловимый мститель. Для ознакомления стоит глянуть фильм «Кастусь Калиновский» 1927 года.

Белорусские школьники иной раз вспоминали и воспринимают события 1863-го именно как «восстание Калиновского». Хотя от белорусскости в современном смысле там листовки на языке автохтонов и придуманное постфактум имя Кастусь, а координируя сперва заговорщицкие кружки и после мелкие партизанские отряды, Стенькой Разиным невозможно стать в принципе. Там каждый командир ячейки — звезда локального масштаба, известная нескольким сотням человек.

Есть версия, что большевики таким образом хотели потроллить пилсудчиков, постмодернистски апроприировав чужие символы — был ваш шляхтич с сабелькой, а стал наш беловежский Робин Гуд, встречайте. Все-таки слыл «холопоманом» и к белорусским мужикам обращался — почему бы и нет.





Земля и воля

Беда литовских «красных» была в том, что, поддержав общепольское восстание именно в 1863-м, они поставили себя в максимально уязвимое положение.

После эскапад Калиновского и обещаний земли крестьянам с крупной шляхтой закономерно не ладилось, а крестьяне с 1861 года находились в процессе отмены крепостного права, еще не разочаровались в результатах и предпочитали посмотреть, как оно легально выйдет, а не идти в косинеры.

Да и самодержец оказался не дурак, и быстренько, уже в марте 1863-го, утвердил для западных губерний льготные, в сравнении с остальной страной, условия раскрепощения.

Крестьяне восстание в Литве не поддержали, что мы и видим в данных о социальном составе партизан.

Как говорил сам Калиновский: «Крестьянин, видя не обрезанные еще когти своих господ, не мог им доверять и стал смотреть на дело польское как на затею помещичью».


Однако аграрный вопрос беспокоил не только красных.

Белорусский историк Александр Цвикевич в своей книге «Западно-Руссизм» приводит занятный факт. После поражения восстания с идеями ликвидации крупного землевладения выступил издаваемый под крылом Муравьёва рупор русификации «Вестник Западной России».

Сам Муравьёв активно экспроприировал землю у магнатов, видя в крупном польском землевладении корни возможного нового восстания.

Редактор «Вестника» Ксенофонт Говорский пошел дальше — и предлагал ликвидировать крупное землевладение в западных губернях в принципе.

Логика была такая. Крестьяне не поддержали восстание потому, что видели в нем затею панскую, а пана они ненавидят. Давайте же не будем повторять ошибки поляков и менять польского пана на русского помещика, а то крестьяне возненавидят нас.

Контрпредложением Говорского было — продавать отобранную у пана землю мелкими участками русскому «служилому люду». Почти как Калиновский заговорил: «Поляк-пан должен поклониться западно-русскому босоногому патриоту».

Вот тут-то и начались проблемы.

В Петербурге идею не оценили. Предводители дворянства считали себя не «гангренозной кастой», а сливками общества, и рассчитывали поживиться на польской экспроприации.

Да и польские сливки тоже имели хорошее лобби при дворе. Западнорусов и служилый люд там характеризовали просто: аферисты и голодранцы, босота, сволочь, пустая ноздревщина, отребье местной жизни.

А после покушения на царя в 1866 году самодержец разродился рескриптом, в котором повелел «прекратить повторяющиеся попытки к возбуждению вражды между разными сословиями, в особенности к возбуждению вражды против дворянства и вообще против землевладельцев».

Наднациональная сословная солидарность восторжествовала — и босоногие патриоты с другой стороны фронта тоже остались с носом.

Очередная возможность разрешить наболевший земельный вопрос не под одним флагом, так под другим, была упущена, и он продолжил стучать в днище империи так, что у многих шапки слетали иной раз вместе с головами.

 
В общем, немногочисленное январское восстание 1863-го оказалось важным и знаковым событием для всей Российской империи, включая Польшу.

Это событие подвело черту под шляхетским романтизмом, эпохой дворянских бунтов и шляхтой как политическим субъектом. Подвело черту под исторической Литвой, которая по мере исчезновения этой системообразующей шляхты начала стремительно расходиться на современные Литву и Беларусь.

Последующее революционное движение поставило болезненный вопрос земли и собственности во главу угла и не делило босоногих патриотов по национальностям.

Кроме того, это еще удивительный сюжетный узел, в котором пересеклись события и человеческие судьбы — Герцен, Бакунин, постдекабристы, Маркс, Коммуна...

Но поскольку сейчас не модно мыслить большими категориями, а модно заниматься нацибилдингом, все свелось к пошлой истории «Кастусь против Вешателя» из советского приключенческого фильма 1927 года.

И оба лубочных персонажа уже обзавелись командами преданных фанатов. Причем одни болеют за Калиновского — именно потому, что он костерил последними словами русских, а другие за Муравьёва — именно потому, что Вешатель.

Это печалит.