ИМЕЮ МНЕНИЕ - IMHO
04.12.2021
Владимир Мироненко
Публицист, художник
Мне приснился шум дождя
-
Участники дискуссии:
1216 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
Владимир Бычковский,
Леонид Соколов,
Борис Бахов,
Леонид Радченко,
Андрей Жингель,
Vladimir Kirsh,
Юрий Васильевич Мартинович,
Иван Киплинг,
Александр Гильман,
Jurijs Sokolovs,
Roman Romanovs
…и шаги твои в тумане. В ноябре, как известно, снятся особенно печальные сны. В ноябре же, с диапазоном в десять примерно дней, отдали богу душу два престарелых правителя сверхдержав на закате – государь император Франц Иосиф I и генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев Леонид Ильич.
Осень империй, осень патриархов. Популярные персонажи сатирических историй, оба тем не менее остались в памяти народной как фигуры позитивные. Анекдоты, сколь угодно злые, только добавляют ностальгического добродушия почти домашнему имиджу этих стариков. «Тот был по крайней мере… При нём такого не было… Сам жил спокойно, и другим давал…» – почти ласковое ворчание автохтонов что о первом, что о втором.
Австрийцу, конечно, повезло больше: его воспел сам Гашек. Швейк и собеседники, вспомним, обзывали императора дедушкой Прохазкой! А ведь этот Прохазка был, пожалуй, самым безупречным монархом старой школы.
Шутка ли: сплошные семейные драмы, летальные и фатальные. Многочисленные любовные истории, неизменно трагические. За каждым кустом по анархисту с напильником, жаждущему августейшей крови. Да только ли анархисты жаждали её?
Что при этом творилось в политике, внешней и внутренней, прекрасно известно. Повсеместные охальники, бунтари и сепаратисты. Неугомонные взаимно грызучие нации так и норовят вывернуться из золочёного, но обветшавшего имперского мундира. Тучей нависшая и кровью пролившаяся Первая мировая, самая страшная в истории война, страшнее Второй, потому как вторая была лишь её продолжением. Тут не просто драма, тут светопреставление. Война, собственно, и поставила точку в судьбе Австро-Венгрии.
И вот по всему по этому разгуливает себе неспешно садовыми дорожками спокойный, исполненный тихой отстранённости и старомодного этикета пожилой джентльмен августейшего типа. «Сла-авно, сла-авно», – как передразнивал его Гашек.
Снаряды рвутся, подданные уходят на побоище грозными рядами, любовницы рвут на себе лифчики, а ближайшие родственники от супруги до сынаши падают, сражённые рукою фатума.
Старик же сохраняет царственное спокойствие, и никто не почует привкуса горечи под его длинными усами, никто не узнает, что творится в этой древней душе. «Сла-авно, сла-авно», – в усы дребезжащим голосом, великолепно, конечно, гений Гашек подметил.
Конечно же, вовсе не только ветхим маразматиком был государь император, до конца жизни оставаясь во главе сверхцентрализованной бюрократической системы. Целых 68 лет длилось его правление. И позволить себе быть спокойно дряхлым в таком драматическом финале он мог именно потому, что знал эту систему назубок.
Другая гениальная вещь о Франце-Иосифе и его эпохе – «Марш Радецкого» Йозефа Рота, где император вновь незлобиво и отстранённо осеняет теми самыми усами, плавно переходящими в бакенбарды, неизбежный упадок как державы, так и рода главных героев.
Наверное, лучше, чем эти двое, о времени его никто не написал.
Но государь, государь-то, а? Ни ус, ни бровь не дёрнутся. Консерватизм не глупо упрямый, но имманентно созерцательный. Где-то я читал, что он и от электричества до последнего отказывался, в жизни-де и так слишком много новшеств, которые обыкновенно оказываются неприятными.
До распада своей империи, наверняка осознаваемого им неизбежным задолго до, буквально пару лет не дожил. Здесь опять параллель с Брежневым, этим Францем Иосифом Совдепа.
Добродушный крупный зверь уходящей эпохи, обречённый пропасть вместе с ней и прекрасно знающий об этом. Таков их типаж.
Леонид Ильич правил не так долго, но тоже, получается, замкнул на себе систему, на согбенной своей звякающей медалями фигуре. Весьма характерно, что, когда он помер, молодуны смеялись, а старики плакали, предчувствуя грядущие потрясения. Дело в том, что старики помнили ещё времена куда более крутые и правителей куда менее покладистых. Стиль доброго царя, неприхотливого и непридирчивого дедушки отличал Леонида Ильича, и они это ценили.
Не Брежнев повернул свирепый сталинский Совдеп лицом к отдельно взятому гражданину, резко начав развивать социальную сферу; это сделал сверхдеятельный и сверхупрямый Никита Сергеевич. Подсидевший Никиту Леонид Ильич не любил резких разворотов, но продолжил курс социального строительства, – может быть, и потому, что тот был уже намечен. Правда, львиная доля уходила на вооружения – генералам он, в отличие от Хрущёва, отказывать опасался.
Как и Франц Иосиф, он не был сверхмыслителем, скорее природным бонвиваном. Мохнатобровый гроссмейстер домино, он, тем не менее, проницательно осознавал свою ограниченность и потому придерживался принципа «не навреди», избегая порывистых движений и сильных вмешательств.
И надо сказать, де факто он стал самым могущественным правителем Союза. Именно при нём страна, как мировой игрок, достигла пика влияния и мощи – чтобы рассыпаться в один миг, едва ко власти пришёл человек более молодой и энергичный, своей ограниченности не желающий осознавать.
Это – драма не брежневского уже времени, но в брежневизме она всё-таки имеет корни. Леонид Ильич пересидел со своим консерватизмом и понимал это. Просился в отставку – возможно, и всерьёз – а товарищи не отпускали, потому что, такие же старенькие, осторожные и малоподвижные, боялись нарушения равновесия. Им было чего бояться; вопрос в том, что чем дольше они затягивали, тем более радикальным могло быть (и стало) такое нарушение.
Снаряды, как во времена императора, не рвались, но наверняка и Ильич II предчувствовал неладное. Однако же в том же царственном спокойствии гулял по дорожкам, охотился, жамкал и перебирал ордена. «Пусть будет как будет, ведь как-нибудь да будет. Никогда так не было, чтоб никак не было», – как персонаж всё того же Гашека говорил. Персонаж, кстати, закончил не очень. «Его отправили в военный суд, и возможно, что и на виселицу он шёл с теми же словами». Что ж, иногда единственной стратегией остаётся фатализм.
Интересно, что сегодня, когда мир явно зашёл в тупик, ведущие правители совершенно по-прохазкински, ну или по-брежневски, начали стареть. Дебаты Байдена и Трампа, скажем, смотрелись так, как если бы после смерти Леонида Ильича поругались Андропов и Черненко. Нет, персонажи помоложе тоже появляются, но выглядят несамостоятельно, как если бы появились на политической сцене для того, чтобы принести занятым у пульта пенсионерам печенья или бутылку минеральной воды.
Так что, несмотря на то, что державы наших героев канули в Лету, дело их живёт и побеждает, и вовсе не исчезает экзистенциальный их тип. Но эти двое среди остальных были, пожалуй, самыми яркими.
Осень империй, осень патриархов. Популярные персонажи сатирических историй, оба тем не менее остались в памяти народной как фигуры позитивные. Анекдоты, сколь угодно злые, только добавляют ностальгического добродушия почти домашнему имиджу этих стариков. «Тот был по крайней мере… При нём такого не было… Сам жил спокойно, и другим давал…» – почти ласковое ворчание автохтонов что о первом, что о втором.
Австрийцу, конечно, повезло больше: его воспел сам Гашек. Швейк и собеседники, вспомним, обзывали императора дедушкой Прохазкой! А ведь этот Прохазка был, пожалуй, самым безупречным монархом старой школы.
Шутка ли: сплошные семейные драмы, летальные и фатальные. Многочисленные любовные истории, неизменно трагические. За каждым кустом по анархисту с напильником, жаждущему августейшей крови. Да только ли анархисты жаждали её?
Что при этом творилось в политике, внешней и внутренней, прекрасно известно. Повсеместные охальники, бунтари и сепаратисты. Неугомонные взаимно грызучие нации так и норовят вывернуться из золочёного, но обветшавшего имперского мундира. Тучей нависшая и кровью пролившаяся Первая мировая, самая страшная в истории война, страшнее Второй, потому как вторая была лишь её продолжением. Тут не просто драма, тут светопреставление. Война, собственно, и поставила точку в судьбе Австро-Венгрии.
И вот по всему по этому разгуливает себе неспешно садовыми дорожками спокойный, исполненный тихой отстранённости и старомодного этикета пожилой джентльмен августейшего типа. «Сла-авно, сла-авно», – как передразнивал его Гашек.
Снаряды рвутся, подданные уходят на побоище грозными рядами, любовницы рвут на себе лифчики, а ближайшие родственники от супруги до сынаши падают, сражённые рукою фатума.
Старик же сохраняет царственное спокойствие, и никто не почует привкуса горечи под его длинными усами, никто не узнает, что творится в этой древней душе. «Сла-авно, сла-авно», – в усы дребезжащим голосом, великолепно, конечно, гений Гашек подметил.
Конечно же, вовсе не только ветхим маразматиком был государь император, до конца жизни оставаясь во главе сверхцентрализованной бюрократической системы. Целых 68 лет длилось его правление. И позволить себе быть спокойно дряхлым в таком драматическом финале он мог именно потому, что знал эту систему назубок.
Другая гениальная вещь о Франце-Иосифе и его эпохе – «Марш Радецкого» Йозефа Рота, где император вновь незлобиво и отстранённо осеняет теми самыми усами, плавно переходящими в бакенбарды, неизбежный упадок как державы, так и рода главных героев.
Наверное, лучше, чем эти двое, о времени его никто не написал.
Но государь, государь-то, а? Ни ус, ни бровь не дёрнутся. Консерватизм не глупо упрямый, но имманентно созерцательный. Где-то я читал, что он и от электричества до последнего отказывался, в жизни-де и так слишком много новшеств, которые обыкновенно оказываются неприятными.
До распада своей империи, наверняка осознаваемого им неизбежным задолго до, буквально пару лет не дожил. Здесь опять параллель с Брежневым, этим Францем Иосифом Совдепа.
Добродушный крупный зверь уходящей эпохи, обречённый пропасть вместе с ней и прекрасно знающий об этом. Таков их типаж.
Леонид Ильич правил не так долго, но тоже, получается, замкнул на себе систему, на согбенной своей звякающей медалями фигуре. Весьма характерно, что, когда он помер, молодуны смеялись, а старики плакали, предчувствуя грядущие потрясения. Дело в том, что старики помнили ещё времена куда более крутые и правителей куда менее покладистых. Стиль доброго царя, неприхотливого и непридирчивого дедушки отличал Леонида Ильича, и они это ценили.
Не Брежнев повернул свирепый сталинский Совдеп лицом к отдельно взятому гражданину, резко начав развивать социальную сферу; это сделал сверхдеятельный и сверхупрямый Никита Сергеевич. Подсидевший Никиту Леонид Ильич не любил резких разворотов, но продолжил курс социального строительства, – может быть, и потому, что тот был уже намечен. Правда, львиная доля уходила на вооружения – генералам он, в отличие от Хрущёва, отказывать опасался.
Как и Франц Иосиф, он не был сверхмыслителем, скорее природным бонвиваном. Мохнатобровый гроссмейстер домино, он, тем не менее, проницательно осознавал свою ограниченность и потому придерживался принципа «не навреди», избегая порывистых движений и сильных вмешательств.
И надо сказать, де факто он стал самым могущественным правителем Союза. Именно при нём страна, как мировой игрок, достигла пика влияния и мощи – чтобы рассыпаться в один миг, едва ко власти пришёл человек более молодой и энергичный, своей ограниченности не желающий осознавать.
Это – драма не брежневского уже времени, но в брежневизме она всё-таки имеет корни. Леонид Ильич пересидел со своим консерватизмом и понимал это. Просился в отставку – возможно, и всерьёз – а товарищи не отпускали, потому что, такие же старенькие, осторожные и малоподвижные, боялись нарушения равновесия. Им было чего бояться; вопрос в том, что чем дольше они затягивали, тем более радикальным могло быть (и стало) такое нарушение.
Снаряды, как во времена императора, не рвались, но наверняка и Ильич II предчувствовал неладное. Однако же в том же царственном спокойствии гулял по дорожкам, охотился, жамкал и перебирал ордена. «Пусть будет как будет, ведь как-нибудь да будет. Никогда так не было, чтоб никак не было», – как персонаж всё того же Гашека говорил. Персонаж, кстати, закончил не очень. «Его отправили в военный суд, и возможно, что и на виселицу он шёл с теми же словами». Что ж, иногда единственной стратегией остаётся фатализм.
Интересно, что сегодня, когда мир явно зашёл в тупик, ведущие правители совершенно по-прохазкински, ну или по-брежневски, начали стареть. Дебаты Байдена и Трампа, скажем, смотрелись так, как если бы после смерти Леонида Ильича поругались Андропов и Черненко. Нет, персонажи помоложе тоже появляются, но выглядят несамостоятельно, как если бы появились на политической сцене для того, чтобы принести занятым у пульта пенсионерам печенья или бутылку минеральной воды.
Так что, несмотря на то, что державы наших героев канули в Лету, дело их живёт и побеждает, и вовсе не исчезает экзистенциальный их тип. Но эти двое среди остальных были, пожалуй, самыми яркими.
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Гедрюс Грабаускас
Историк, журналист, правозащитник
БЛЕСК И НИЩЕТА БУРЖУАЗНОЙ ЛИТВЫ
Литва в 1930-е годы и в первый год социалистических преобразований
Марина Крылова
инженер-конструктор
РУСИНСКИЕ УРОКИ ПРИБАЛТИЙСКИМ РУССКИМ
По материалам книги «История латвийских русских», Гусев И.Н.
Рус Иван
Русский Человек. Ветеран. Участник прошлых, нынешних и будущих.
ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ О БУДУЩЕМ?
Чтобы доказать, что вы из будущего
Saulius Brazauskas
активный гражданин Литвы
УЛЬТРАНАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ АНТИСЕМИТСКАЯ ПАРТИЯ
Прошла в литовский Сейм