---

Продолжаем серию «Скарбы адраджэння» — знаковые тексты, идеи и люди белорусского национализма.

Часть 1. Лама по имени Ивонка Сурвилла
Часть 2. Арамисы из Бруклина. Дела автокефальные
 

---

 

 
 
Советская творческая интеллигенция не любила советскую власть. Желая отдохнуть душой от «совка», фанаты «России, которую мы потеряли» ездили в гости к старому монархисту Шульгину и гражданской жене Колчака Анне Тимиревой.
 
А мечтавшие о несоветской Беларуси гоняли в поселок Зельва, где после освобождения из лагерей, жила Лариса Гениюш — поэтесса и Генеральный секретарь Белорусской Народной Республики. Без шуток, она, как и советские руководители, считала себя «генсеком».
 
Запретный плод сладок, а тут еще и альтернативный белорусский «генсек». Тропа фрондирующей интеллигенции не зарастала, да и сама Лариса Антоновна не стеснялась вступать в переписку. Так что влияние на умы пожилая леди оказывала. На некоторые оказывает и сейчас.
 
В 1980-м году Лариса Гениюш передала Михаилу Чернявскому рукопись мемуаров,  которые она между делом успела написать. Господин Чернявский подошел к вопросу серьезно.
 

«Я сунуў рукапіс пад кашулю. Выйшаў на двор каля сьцяны, каб мяне ня ўбачылі з вакна КДБ. Выбіраўся чужымі гародамі, пералазіў праз платы, потым у поле, каля касьцёлу ў лес, а там у бок Ваўкавыску. Выйшаў на дарогу і далей рознымі спадарожнымі машынамі да Менску». 
 

 
Реликвию тайно хранили на квартирах до перестройки, потом с помпой издали (чуть позже сняли фильм) и сейчас мы можем ознакомиться с ней не вставая с дивана. Что я и предлагаю сделать.
 

Представление героев
 
Не будет сильным преувеличением сказать, что судьбу Ларисы Гениюш определило замужество. Именно оно привело её в Прагу и к деятелям Рады БНР в очень неудачный исторический период.
 
Муж Янка хотел выучиться на врача, а сделать это в межвоенной Польше простому белорусу было непросто. Учеба за границей стоила немалых денег, но существовали интересные сети солидарности по линии ТБШ.
 

«Дзеячы благаслаўлялі моладзь на навуку й бралі ад кожнага забавязаньне, што, атрымаўшы асьвету, кожны беларус выдасьць кніжку на роднай мове па спэцыяльнасьці й дасьць за свой кошт вышэйшую асьвету аднаму сваяму суайчыньніку».
 

 
Таким образом, молодая семья добралась до Чехии и начала обзаводиться каким-никаким бытом и знакомствами.
 
Здесь на сцене появляется главный злодей — Иван Ермаченко. Ответственный, по мнению Ларисы Антоновны, практически за все её жизненные неурядицы. Хуже только Сталин.

Думаю, он действительно был неприятным типом. Бывший белогвардеец, присосался к «беларускай справе», активно сотрудничал с нацистами.
 
Выписан как эталонный плохиш — жил богато, но ни с кем не делился; сам ездил первым классом, а товарищей возил третьим; подарил ребенку старую, облезлую игрушку.

Однако, держим в уме, что Ермаченко сбежал и умер в 1970-м году в США. А мертвые, как говорил Билли Бонс, не кусаются. И опровергнуть ничего не могут.
 
Еще держим в уме авторский стиль письма и восприятия реальности — выспренный,  нарциссичный и без полутонов. Персонаж может быть «годным, шляхетным» (значит, скоро он похвалит Ларису Антоновну и они подружатся), непутевым кретином, либо конченым подонком. В восторженных тонах — о самой себе и ребенке, Черчилле, Масарике и деятелях коллаборации (кроме Ермаченко).
 

Добрай раніцы
 
Пока муж учился и работал, наша героиня берегла семейный очаг, воспитывала сына и дебютировала в качестве поэтессы — начала писать в газету «Раніца», издаваемую в Германии на белорусском языке. Другой «национальной» прессы там не было. Фанаты таланта писали письма, приезжали в гости и даже скинулись на издание сборника.
 
Все бы ничего, но «Раніцу» редактировал Фабиан Акинчиц. Знатный кадр — еще до войны успел создать белорусскую национал-социалистическую партию, попасть в Польше под репрессии и свалить на политбеженку в Рейх. Среди остальных коллаборантов слыл фанатичным гитлеристом, что говорит о многом.
 
В общем, первая строчка в резюме молодой поэтессы вышла яркой.
 
Дальше больше — в 1941-м пражские белорусы сподобились отправить верноподданническую телеграмму Гитлеру.
 
Лариса Гениюш видит в этом зловещую интригу главного антагониста.
 

«Ермачэнка зачытаў тэлеграму Гітлеру ад нашага Камітэту. Мы пачалі пратэставаць, што Камітэт самапомачы — арганізацыя апалітычная, ня мае права даваць такіх тэлеграмаў. Ага, перад гэтым прыйшоў муж… Яму ня далі яшчэ ні сесьці, ні апомніцца, як ужо «выбралі» яго старшынею сходу, і Ермачэнка пачаў чытаць тэлеграму».
 

 
Так или иначе, этот опус ушел в Берлин за подписью председателя собрания — Янки. Стало понятно, если Гитлер проиграет, Янку Гениюш ждут непростые времена.
 
А Ермаченко не унимался. Вскоре он выехал в оккупированную Беларусь и постарался захватить с собой как можно больше национальных кадров. Захватил и Янку.
 
Несчастный Янка в мемуарах жены стабильно выглядит плаксивым бесхребетным и все, кому не лень, таскают его за собой, как тот чемодан без ручки — и нести тяжело, и бросить жалко. Не знаю, как она с таким всю жизнь прожила.
 
Сама Лариса Антоновна от этой чести уклонилась. Хотя, как выяснилось, Ермаченко-то хотел именно её:
 

— Я ўпаду перад вамі на калені й буду прасіць, каб мы ехалі ў Менск, я зраблю Янку міністрам аховы здароўя… Калі немцы прайграюць, я вас завязу ў Швэцыю, я забясьпечу вас, толькі едзем!

— Вы не чалавек, вы ж хамэлеон, вы ж здраднік!
 

Хотите верьте, хотите нет. Такого рода бурные мелодраматические сцены в которых авторка неизменно оказывается в позиции «Д`Артаньян среди гугенотов» — костяк повествования. 
 

Генеральный секретарь
 
Пока суть да дело, на чешской земле разворачивалась еще одна печальная история:
 

«А тым часам у Богніцах за Прагаю ў санаторыі для цяжкахворых тубэркулёзам дажываў свой век Васіль Іванавіч Захарка, міністар фінансаў і намесьнік Старшыні Рады БНР».
 

 
В 1925 году в Раде Белорусской Народной Республике, члены которой проживали в эмиграции, произошел раскол — большинство лидеров этой организации покаялись, признали власти БССР и переехали в Минск. Против такого решения выступили помянутый Василий Захарко и Пётр Кречевский, которые продолжали изображать Раду. Кречевский умер в 1928-м, а Захарко болезнь доканала к 1943-му.
 
Он хотел что-то после себя оставить, но были у него только виртуальный титул, архив Рады и молодая активистка Лариса Гениюш. Ко всему, про гендерное равенство в БНР не слышали и назначить Гениюш преемником Захарко не мог.
 

«Нікому ня веру, донечка. Ёсьць многа людзей, але ў кожнага на некага арыентацыя, а тут трэба быць верным толькі народу. На гэтае становішча я мог бы паставіць толькі цябе, каб ты не была жанчынай». Тады я запрапанавала Абрамчыка».
 

 
Выбор был невелик, а Абрамчик показался достаточно «годным» и «шляхетным». Захарко передал Абрамчику завещание, в котором провозгласил его наследником дела БНР, а также архив Рады и печать. С помощью этого сундука с сокровищами Абрамчик после войны «возродил» Раду, найдя себе новых покровителей.
 
А Лариса Гениюш получила еще одну копию завещания и странный титул Генерального секретаря, который гордо пронесла сквозь всю оставшуюся жизнь.
 
Кстати, тестамент-завещание приходилось скрывать. Лариса опасалась что Ермаченко или конкуренты из Центральной Рады отнимут бумагу и лишат её наследства.
 

Туда и обратно
 
Через какое-то время Янка вернулся. И это тоже стало следствием интриг Ермаченко. Интриговали и поляки:
 

«Палякі на нашых землях як мага ўдавалі немцам нашых. Яны апанавалі ўсімі гаўляйтэрамі праз сваіх спрытных жанчын. Жудасна было глядзець на такое...»
 

 
Смотреть, однако пришлось. Летом 44-го года немцы организовали в Минске 2-й Всебелорусский конгресс и тут уже отвертеться от этой чести не удалось.
 
Впечатления от посещения Минска были тягостные. Лимонад продавался в киосках «Только для немцев» и в роли такси выступали мальчики-рикши — сойдя с поезда можно было пересесть на маленькую тележку и двигать куда надо на детской тяге. Гости сняли одного из таких мальчуганов, но благородно шли пешком и даже помогли ему толкать возок со скарбом.
 
Разумеется, поэтессе и в голову не пришло винить в таком положении дел кого-то из коллаборационистского бомонда — святые люди.
 

«Вечарам збудзілі мяне, прыйшоў Кушаль. Мала ў жыцьці я сустракала так шляхотных, бескарысных патрыётаў, якім быў Кушаль. Ён, як і Вітушка, жыў і дыхаў толькі тым, што мог нешта рабіць для Беларусі».  
 

 
Восходящую звезду белорусской поэзии встретили тепло, но праздник заканчивался — к белорусской столице приближались советские танки. Президент Центральной Рады Островский собрал всех своих в зале, сказал получить трехмесячное жалование и сматывать удочки.
 
Ларисе Гениюш удалось влезть в какой-то поезд вместе с «генералом» Езавитовым. Глядя, как некий молодой поэт с женой и детьми отчаянно пытается покинуть родину, она расплакалась.
 

— Душаць сьлёзы. Для ўсіх багатая мая Беларусь, жывуць тут і пасуцца розныя адшчапенцы, толькі для сваіх дзяцей яна такая няшчодрая. А яны яе любяць, нясуць  жыцьцё сваё ёй у ахвяру й гінуць, і вецер заносіць пылам сьляды іх.
 

 
Жаль у «живых такси» не спросили, что они думают по поводу страданий белорусских поэтов.


Родина помнит
 
После такого вояжа стало ясно — для немцев все закончится плохо, равно как и для их попутчиков. И когда в 1945-м Красная Армия взяла Прагу, в жилище к Гениюшам действительно постучали.
 
Вся семья забаррикадировалась в квартире и сидела на домашних «закатках». Через неделю вышли, изрядно удивив соседей — слухи о том, почему советские давно уехали, а Гениюшы не подают признаков жизни, ходили самые разные.

Вскоре после этого удалось получить гражданство Чехословакии — и оказаться таким образом вне компетенции советских спецслужб. Но на душе было неспокойно. 
 
И неспроста — на выборах 1948 года СССР сдюжил привести к власти просоветский блок во главе с коммунистами. А новое правительство лишило обоих супругов гражданства и выдало их в СССР. Судили в Минске и дали по 25 лет лагерей каждому.
 
Увы, пока наша госбезопасность не откроет эти документы, что там на самом деле было, мы не узнаем. У Ларисы Антоновны включился «Д`Артаньян среди гугенотов».
 

— Аддай архіў, аддай архіў БНР!... Бить ее, допрашивать день и ночь, — верашчыць няшчасны гэнэцвалі… Павесіць яе на вуліцах Мінска!… Ты хочаш на наша месца!

— Ві паэт? — азваўся жыдок-сьледавацель — Ві вершаплёт!

— Бяз волі Божай волас мне з галавы не ўпадзе, і я не баюся вас! — это наша Лариса, красивая и смелая.
 

 
По её словам, судили за деятельность «Беларускага Камітэту Самапомачы ў Празе», архив которого сдал «гэбне» неугомонный Ермаченко, а мужа за деятельность в Слониме. 

Еще, по слухам, Ермаченко заплатили, чтобы под телеграммой Гитлеру подписались именно Гениюши. Правда, Лариса Антоновна в 1941 году еще не была «генсеком» и писала в «Раницу» стихи, а Янка до этой телеграммы был просто молодым доктором…  
 
В общем, снова — хотите верьте, хотите нет.
 

Фигура умолчания
 
Несмотря на то, что тема лагерной жизни занимает заметную часть мемуаров, писать о об этом сейчас не буду. Прошу понять. Тюрьма — не сахар, особенно за Полярным кругом и в условиях послевоенной нищеты. Шпильки в адрес автора тут, пожалуй, неуместны. А учитывая удивительный стиль и то, что сама Лариса Гениюш воспринимала это как своего рода восхождение на крест за Беларусь, без шпилек у меня просто не получится.
 
Так что читаем сами. Для себя понял, что сразу после войны (Гениюши тогда еще жили в Праге) были голод и мрак, потом стабильно плохо, к моменту смерти Сталина уже довольно сносно, а после все жили с настроением «скоро по домам».

Но четкой хронологии в воспоминаниях нет, поэтому рассказы о всяких ужасах неожиданно перемежаются с фразами вроде «Элка кліча мяне ў кіно, купляе білет. Ня памятаю, што паказвалі», оставляя читателя в недоумении.
 
Отмечу только, что вопрос с численностью пострадавших от репрессий и конкретно заключенных Лариса Антоновна для себя так и не решила.
 
С одной стороны, Сталин на мелочи размениваться не будет: «...калі падумаеш, што так мучыцца сорак мільёнаў людзей (так мне казалі кампэтэнтныя: 40—45), то здаецца, сьвет ня той«.

Но с другой — «Калі ўзяць усю колькасьць насельніцтва СССР і адкінуць якіх 100 мільёнаў усякіх нацменаў, якія лагероў, як правіла, не засялялі, то знача, што гэта з Украіны, з Беларусі, з Прыбалтыкі й самой Расеі столькі найлепшых сілаў. А што засталося?..»
 
Хороший вопрос. Особенно если учесть, что послевоенное население СССР — 170 миллионов.
 

Зельвенские старцы
 
В 1956 году срок заключения уменьшили и чета Гениюш вернулась в родные края. Янка устроился по специальности в поликлинику, а сама Лариса какое-то время работала там же сестрой-хозяйкой.
 
Её нетривиальный взгляд на реальность остался при ней.
 

«Я ня сплю начамі й думаю, што калі выжывем і далічымся якога мінімуму землякоў, дык знача, станецца цуд! Родзіцца нас вельмі мала. Крывавыя рукі савецкіх гінеколагаў  патрашаць без перарыву бедных жанчын«.
 

Население СССР за время её жизни в Зельве выросло примерно на 80 миллионов человек, а население БССР — на 2 миллиона.
 
Приживались на новом-старом месте тяжело и до конца не прижились. Кажется, Лариса Антоновна считала, что её хотят убить.
 

«Я баюся чалавека ў хату, калі гэта савецкі чалавек, я баюся сваіх родзічаў, хоць іх у мяне тут пару далёкіх. Я баюся, калі нам нехта нясе падарак, пасьля такіх цукеркаў выратавалі мяне толькі кефір і лекі, а муж зжаўцеў, зьбялеў і ледзь выжыў з такога...»
 

 
Оставалось общение с творческой элитой и фрондирующей молодежью, тоскующими по несоветской Беларуси. Они её понимали и ценили.
 
Как-то в воспоминаниях Василя Быкова зацепила фраза:
 

«Атрымаў добры ліст з Зэльвы ад мала каму знаёмай тады Ларысы Геніюш, яна была ў захапленьні ад Iвана, пакутнага і шчырага беларуса, які сваёй ахвярнасьцю выратаваў эўрапейскага чалавека«.
 

Это был её отзыв на книгу «Альпийская баллада». Мне казалось, что там солдат ценой своей жизни спас любимую. Оказывается — белорус европейского человека.
 
Прочитав Гениюш, после всех этих «жидков», «носатых», «нацменов», после «Грузія й сяньня ганарыцца, як умела адным сваім прадстаўніком вынішчыць мільёны славян», удивляться перестал. Кажется, дух «Новой Европы» не покинул старушку до самого конца.
 
Но советская власть больше не мстила. Пожилая леди смогла издать поэтический сборник и потихоньку писала мемуары.
 
Окончила рукопись в 1980-м — и кандидат исторических наук, засунув эту жемчужину под рубашку и преисполнившись сознанием важности своей миссии, поскакал через заборы огородами.
 
Лариса Антоновна Гениюш скончалась через три года, ненавистный ей СССР — через одиннадцать.