---

«СССР в ноябре 1940 года заказал фирме Круппа шесть корабельных башен с 380-миллиметровыми орудиями. Это достаточно большой калибр, видимо, было предназначено для линкоров.

Фирма Круппа начала этот заказ исполнять, а дальше начинается Великая Отечественная война, после чего Крупп обращается к немецкому руководству и спрашивает: а что вообще делать с этим контрактом?

Там ему говорят, что контракт исполнять не надо, потому что сейчас боевые действия. Но он всё-таки аккуратный педантичный немец, он говорит: ну дальше-то война закончится, и всё равно надо будет исполнять...»
 

---

 
       

Публицист, переводчик и видеоблогер Дмитрий Пучков и автор книг, посвящённых сталинской эпохе, Игорь Пыхалов разъясняют вопрос, давно облюбованный самопальными разоблачителями: о том, как Советский Союз аж до 22 июня 1941 года делал бизнес с гитлеровским Рейхом. Кстати, и правда делал. И в итоге вклад германской промышленности в победу над Германией получился не решающим, конечно, но посильным.



 

     
      
   
Дмитрий Пучков. Я вас категорически приветствую! Игорь Васильевич, добрый день!
 
Игорь Пыхалов. Добрый день.
 
Д.П. Закончили с советско-финской войной — что же было дальше?
 
И.П. Здесь мы немного отойдём назад, потому что затронем события после этого страшного преступления против человечества, которое состоялось 23 августа 1939 года, когда был подписан пакт Молотова-Риббентропа. Помимо того, что мы поделили Европу на сферы влияния, мы ещё начали торговать с Германией, что нам сейчас тоже ставится в вину.
 
Д.П. По-моему, второй страшный грех после парада совместного с нацистами.
 
И.П. Причём здесь обвинения бывают двух видов. Во-первых, некоторые обличители вообще недовольны тем, что мы торговали с Гитлером — это аморально, невозможно, и так приличные люди не поступают. А другие заявляют, что Сталин хотел оттянуть как можно больше начало войны, поэтому мы Германии фактически платили дань, т.е. туда шло наше продовольствие, нефть, а нам взамен почти ничего не поступало, и это было очень унизительно и неправильно.
 
Д.П. Очень интересно сразу было бы узнать: мы единственные на всём белом свете торговали с Германией или, может, с ней торговала Франция, Англия, США, боже упаси?
 
И.П. Когда Гитлер только пришёл к власти, он сразу начал программу милитаризации. Там, понятно, требуется много сырья. Ну и, например, проблему с медью для Германии решила Англия, она занималась таким выгодным бизнесом — реэкспортом, т.е. перепродажей медной руды из всяких стран-колоний или...
 
Д.П. Из стран Содружества, как это называлось.
 
И.П. Да, это из ЮАР, из Канады, из бельгийского Конго, из Чили. В итоге получалось, что в 1934 году примерно 1/3 всей медной руды, которая нужна была Германии, поступила именно через Англию.
 
Д.П. Фашистский меч ковался в Лондоне, выходит?
 
И.П. В какой-то степени да. Причём, если брать меч, то ведь ладно с ним — с сырьём, хотя там поступали и медь, и никель, и шерсть. Но и авиационные моторы, и самолёты поступали тоже из Англии, из США. Причём там шло это всё нарастающим валом, и по состоянию на 1935 год в Германской армии было на вооружении 28 разных моделей самолётов, из них 11 были с английскими и американскими моторами.
 
Д.П. Неплохо, неплохо! Советских моторов не было?
 
И.П. Мы были, к сожалению, не настолько в этом отношении развиты, чтобы что-нибудь ценное предложить.
 
Д.П. Ну то есть Гитлера выращивали все цивилизованные страны, объединившись.
 
И.П. Да, а потом уже, например, железная руда шла из Швеции, причём она шла оттуда не только накануне войны, но и во время войны.
 
Д.П. И во время войны? Так соблюдался нейтралитет шведский?
 
И.П. В принципе, шведы торговали и туда, и сюда, подшипники они поставляли обеим воюющим сторонам. По поводу доли шведской железной руды можно сказать, что на 1938 год по весу она занимала 41% или чуть побольше от потреблённого Германией железа, но руда была очень качественная, там было высокое содержание металла, поэтому по железу там получалось 65%.
 
Д.П. Неплохо.
 
И.П. Что интересно — немного к теме предыдущих передач о взаимоотношениях с Финляндией: если бы наша российская императорская дипломатия в своё время была бы немного более успешной, то эти шведские рудники попали бы в нашу страну. Потому что когда мы в 1809 году заключали мир со Швецией, по которому мы всё-таки решили себе Финляндию забрать, там как раз в этом месте есть несколько параллельных речек, впадающих в Ботнический залив, и речь шла о том, по какой речке проводить границу. Естественно, шведы хотели по более восточной реке, мы по более западной, а в итоге выбрали среднюю, и таким образом, все эти рудники попали не к нам, хотя могли попасть. Но тогда шведский переговорщик сказал такую броскую фразу, что это край 7,5 рублей — такой уровень налоговых сборов. А потом там нашли железо, и это стало...
 
Д.П. ... стало гораздо дороже.
 
И.П. Стало всё ценное и дорогое, но, к сожалению, наша дипломатия, как правило, не отличалась успехами. Но если возвращаться в 30-е годы, то получается, что именно накануне Второй мировой войны основными партнёрами Германии были именно эти добропорядочные западные демократии.
 
Д.П. Ну а проклятый Сталин-то чем торговал?
 
И.П. Сталин тоже торговал, но тут надо понимать, что Германия для нашей страны была традиционным торговым и промышленным партнёром. Получался некий симбиоз, потому что Германия — страна промышленно развитая, а Россия — страна сырьевая и аграрная. Даже и коммунисты рассматривали такой вариант, что если бы в Германии победила революция, то Германия стала бы более передовой страной, и они бы, по мысли Ленина, даже нас за собой вытянули. Когда был создан Третий Коммунистический Интернационал, его штаб-квартиру разместили в Москве, но при этом вполне всерьёз говорилось, что всё это временно, а потом...
 
Д.П. В Берлин, да?
 
И.П. В Берлин. Там выдвигался лозунг: германский молот и российский серп от Владивостока до Рейна.
 
Д.П. Почти никто не знает, что молот был германский.
 
И.П. К сожалению, не получилось, хотя в Германии коммунисты были достаточно сильны, но не срослось, и там победили именно нацисты, т.е. радикально националистическое движение. Тем не менее, как раз до того, как в Германии пришёл к власти Гитлер, т.е. в начале 30-х годов, когда там ещё была Великая депрессия, Германия с нами очень активно торговала. Причём если сейчас мы покупаем за границей всякую фигню, то тогда у нас шла целенаправленная закупка оборудования. В 1932 году из всех станков и оборудования, которые мы закупили за границей, на долю Германии приходилось 56,5%...
 
Д.П. Много!
 
И.П. А в 1933 году ещё больше — там уже 62 с лишним процента, т.е. практически 2/3 шло из Германии. Но как только к власти пришёл Гитлер, торговля резко пошла на убыль. Здесь несколько причин. Во-первых, причины идеологические, потому что Гитлер был воинствующий антикоммунист и русофоб. Но были и причины экономические, потому что у нас тут кончилась валюта, т.е. было особо не на что закупать. Во-вторых, мы первый этап индустриализации уже осуществили, поэтому у нас начиная с 1933 года объёмы советско-германской торговли начинают резко падать и достигают минимума в 1935 году.
 
Несмотря на то, что Гитлер был антисоветчик и русофоб, всё-таки он был в какой-то степени прагматик, он должен был отстаивать интересы германских промышленников, поэтому они в марте 1935 года нам предложили кредит: давайте дадим вам кредит, а вы на него закупите всяких наших товаров. Причём, что интересно, этот кредит был на более выгодных условиях, чем предыдущий. Если до этого нам кредит давали в 1931 году, ещё во времена Веймарской республики, и дали его тогда под 6% 300 миллионов марок на 21 месяц, то здесь уже при Гитлере нам дали 200 миллионов марок под 5% и на 5 лет.
 
Д.П. Для малопонимающих: когда дают кредит, то, во-первых, по всей видимости, подразумевается, что мы, взяв немецкие марки, на эти немецкие марки закупим немецкое же оборудование по большей части.
 
И.П. Да, обязательно.
 
Д.П. Это раз. А во-вторых, после того, как мы его закупим, мы вернём кредит и за этот кредит ещё заплатим процент. Т.е. выгода со всех сторон расцветает просто. Не для нас, замечу.
 
И.П. Нет, ну для нас тоже, в общем-то, потому что нам оборудование-то было нужно. Но здесь ситуация получилась такая, что в течение первых нескольких лет мы эти кредитные деньги тратили, в итоге мы кредит потратили не полностью, закупили товаров на 151,2 миллиона марок, а расплачиваться должны были начать с конца 1940 года и платить по 1943 год. Но здесь случилось страшное: во-первых, мы вначале задержали эти выплаты, а потом началась война, и это всё оказалось неактуальным. Поэтому этот кредит мы до сих пор не вернули.
 
Д.П. Очень удачно.
 
И.П. Поэтому, когда мы говорим о взаимоотношениях с Германией перед войной и о том балансе, который был между нами, т.е. кто кому задолжал, то вот это надо помнить, а обычно об этом забывают. Тем не менее, что получилось: немцы дали нам кредит, мы стали что-то закупать, баланс торговли сразу несколько подрос. Но дальше к моменту заключения пакта Молотова-Риббентропа ситуация была такая: с одной стороны, Германия нуждалась в новых поставщиках сырья, хотя опять же тут надо сказать сразу, что мы являлись далеко не единственными поставщиками, даже после того, как заключили соглашение с Гитлером, я имею в виду соглашение 1939 года. Фактически на 1940-41 год СССР занимал только 5 место среди торговых партнёров Германии.
 
Д.П. Кто же был на первых четырёх?
 
И.П. С одной стороны Италия и Румыния. Италия — это старый союзник во главе с Муссолини. Румыния тоже приняла прогерманскую ориентацию, потому что она поняла, что с Англией и Францией связываться толку нету. Румыния — это в основном нефть, там нефтяные поля в Плоешти, оттуда шёл основной поток нефти. Ещё два партнёра — это такие добропорядочные государства, как Голландия и Дания, которые хотя и были оккупированы (Дания вообще без боя, Голландия тоже не особо сопротивлялась), и дальше они занимали более высокие позиции в торговле с Германией.
 
Д.П. Я правильно понимаю: Голландия, например, это серьёзнейшие порты, морское сообщение. Это не получается, как сейчас — запретили завозить устриц и лобстеров, и внезапно устрицы и лобстеры попёрли из Белоруссии — известной родины лобстеров, царицы морей, так сказать. Вот они белорусские. А там не получалось так, что внезапно товарооборот с Голландией — это потому что просто через неё всё шло?
 
И.П. Я когда-то изучал вопрос дореволюционной хлеботорговли, в принципе, это тема для отдельного разговора, и тоже довольно интересного. У нас есть очень популярный миф, что Россия кормила полмира. Среди мировых поставщиков зерна, конечно, были страны, которые по-настоящему его производят: во-первых, Россия была одним из крупнейших поставщиков, Аргентина, Канада, Австралия, но при этом в их ряды почему-то затесалась та же самая Голландия. Там был мощнейший реэкспорт зерна, они его много закупали и частично перепродавали кому-то ещё.
 
Если вернуться во времена Второй мировой войны, несколько позже франкистская Испания, где по итогам гражданской войны победил Франко, который был союзником Гитлера и Муссолини. Франко поступил хитро: он решил, что непосредственно в войну против западной демократии он ввязываться не будет, и фактически Испания выступала как посредник при закупке нефти из США и ещё некоторых стратегических товаров, которые поставлять напрямую как-то совершенно неуместно, а таким хитрым путём это можно сделать.
 
Если брать ситуацию на 1940-41 год и долю Советского Союза, то там получилось, что если в 1940 году наша доля составляла 7,5 % от всего ввоза в Германию и около 4,5% от вывоза, на 1941 год эта доля по обеим позициям примерно 6%. Конечно, нельзя сказать, что это маленькая доля, но и далеко не ведущая и не крупная.
 
Д.П. А как вообще — вот граждане пытаются рассуждать о моральности, аморальности подобной торговли. А если бы Сталин был высокий моралист и не торговал бы с Германией, а с кем-то можно было ещё торговать?
 
И.П. Тут ситуация такая: зачем нам понадобилась эта торговля? У нас, во-первых, была потребность в оборудовании, т.е. в станках, причём, в станках высокого класса, которых у нас просто не было, и взять их было неоткуда.
 
Д.П. То есть царь-батюшка нам станкостроительную промышленность не построил, да?
 
И.П. У нас, к сожалению, была эта проблема ещё в царское время, но тут даже не то, чтобы станкостроение. Если посмотреть на дореволюционные таможенные сборники — списки товаров, которые идут туда-сюда через границу, оказывается, что мы из Европы массово закупали всякие косы.
 
Д.П. Которыми косят?
 
И.П. Да, потому что у нас промышленность просто слабая, поэтому проще каким-нибудь немцам наштамповать кос и нам продать, и это, может быть, выходит дешевле. Ну и вещи более технологичные — всякие паровозы и прочее — они тоже оттуда достаточно массово шли. По состоянию на 1938 год, я просто зацитирую такой документ, как Технико-экономический анализ импорта металлорежущих станков за 1932-37 годы:
 
«Тяжёлые токарные станки, лоботокарные, продольно-строгальные, крупные зуборезные станки и расточные необходимых размеров вовсе не изготавливаются . Кругло-шлифовальные, карусельные и вальцетокарные станки изготовляются единицами. Рассчитывать на более или менее удовлетворительное отечественное снабжение этими станками тяжелой промышленности на ближайшие 2-3 года не приходится».
 
И оттуда дальше делают вывод, что потребность в этих видах станков может быть удовлетворена в 1939 и отчасти 1940 году в основном за счёт импорта, ибо организация и освоение производства названных выше станков в лучшем случае потребует не менее двух лет. А тут надо понимать, что все эти станки нужны не просто для развлечения, а для того, чтобы производить определённые виды вооружений, и тут время не терпит, а купить их просто негде, потому что другие ведущие державы нам их не продают. Поэтому первое, что бы хотели получить от немцев — это вот такое промышленное оборудование.
 
Д.П. А вот отскочив немножко в сторону: у нас, как известно, в лагерях массово занимались лесоповалом, соответственно, этот лес продавали за кордон. А я слышал, что тогдашний лес выполнял функцию нынешней нефти, что он денег приносил изрядное количество, и продавали его очень активно. Это так?
 
И.П. Если забегать немного вперёд, то в торговле с Германией у нас наиболее «дорогой» статьёй по объёму денег оказалось зерно, причём, в основном кормовое. На второй позиции, если не ошибаюсь, хлопок, нефти тоже много, ну и лес тоже. Это традиционные товары, которые мы обычно поставляли.
 
Д.П. А правда, что всякие Англии и Соединённые Штаты выступали с предложениями не покупать наш лес, потому что он добыт рабским трудом?
 
И.П. Такое тоже бывало, точнее, у них там периодически поднимались пропагандистские кампании по поводу советского демпинга — продажи товаров по заведомо заниженной цене. Так что да, такие вещи у них периодически делались.
 
Д.П. Т.е. свой хлопок, добытый рабским трудом, их никогда не волновал, а наш лес, спиленный самыми разнообразными способами, я замечу, это их волновало. Извините, перебил.
 
И.П. Получается, что в первую очередь нас интересуют германские станки, но второй момент: Германия — страна более промышленно развитая, чем Советский Союз того времени, поэтому по ряду позиций они ушли вперёд, и нам было бы интересно посмотреть, какие у них есть образцы вооружений, какие там применены технические решения, а кое-что, может быть, и просто закупить.
 
В итоге, когда было принято это принципиальное решение заключить договор с Германией — то, что у нас теперь называют пактом Молотова-Риббентропа, то вначале мы заключили торговое соглашение. Т.е. торгово-экономическое соглашение было заключено 19 августа 1939 года, а сам пакт Молотова-Риббентропа — 23 августа. По этому соглашению нам опять дали кредит, причём если кредит 1935 года был под 5%, то этот уже под 4,5%. Естественно, он целевым образом предназначался для закупки германских товаров. После этого в качестве приложения к этому договору были составлены три списка: список А — те германские товары, которые мы будем покупать в счёт этого кредита, список Б — германские товары, которые мы будем покупать уже за наличные деньги, в смысле, за выручку от нашего экспорта, и список В — это то, что немцы будут покупать у нас.
 
После этого через два месяца, т.е. 26 октября 1939 в Германию отправилась представительная делегация из 48 человек, которую возглавлял наш нарком судостроения Тевосян, там были представители авиационной промышленности, других отраслей, кстати, был Яковлев — наш конструктор. С самого начала мы заняли такую позицию: понятно, что когда развитая страна торгует со страной не очень развитой, то есть большое желание втюхать какие-нибудь бусы и зеркала (кстати говоря, немцы это вполне практиковали — когда в 30-е годы Германия торговала с Грецией, с Югославией, они зачастую им навязывали свой импорт в виде пишущих машинок, губных гармошек и прочей фигни). Ну а здесь мы сразу себя поставили так, что мы будем покупать только то, что нам нужно.
 
Я тут даже процитирую — глава нашей делегации Тевосян в беседе с Карлом Риттером, который был назначен уполномоченным германского правительства для этих переговоров, заявил следующее: «Нашей задачей является получить от Германии новейшие и усовершенствованные образцы вооружения и оборудования. Старые типы вооружения покупать не будем. Германское правительство должно показать нам всё новое, что есть в области вооружения, и пока мы не убедимся в этом, мы не сможем дать согласия на эти поставки».
 
Д.П. Интересно. А немцам зачем продавать нам вооружение?
 
И.П. А немцы хотели получить от нас сырьё, потому что у них была такая потребность, и здесь суть в том, что этот договор был выгоден обеим сторонам. Мы поставили немцев перед фактом, что если они не выполнят вот эти наши пожелания, то никакого соглашения не будет.
 
Д.П. То есть, нам нужны станки и оружие, и вместо этого мы поставляем зерно, нефть, лес и всё такое.
 
И.П. Хлопок, некоторые руды.
 
Д.П. А вместо этого нам поставляют высокотехнологичное оборудование и вооружение, да?
 
И.П. Да, именно так. Переговоры начались 26 октября, уже 29 октября Гитлер дал санкцию, что нам можно продавать те образцы вооружения, которые состоят на вооружении в германской армии. Но мы этим не удовлетворились, а потребовали посмотреть, что находится в разработке, и тогда мы, может быть, что-нибудь такое закупим — либо образцы, либо чертежи, либо ещё чего-то. В итоге мы это тоже смогли продавить, и через несколько дней дали санкцию на то, чтобы наша делегация посещала их конструкторские бюро, полигоны, другие объекты, и, соответственно, вели переговоры и закупали то, что нам приглянется.
 
Д.П. Например — что ж там такое купили?
 
И.П. Было довольно много чего, здесь я опять же процитирую: во-первых, по станкам — у нас были куплены многорезцовые станки GSAB-2, предназначенные для черновой обработки снарядов диаметром от 100 до 250 мм, четырёхшпиндельные специальные полуавтоматы VGDm-1 и VGDm-2 для обработки концов мин (расточка, торцевая фрезеровка и нарезка резьбы дна и очка) диаметром 50-80 мм и 80-100 мм, трёхшпиндельные резьбофрезерные станки ADFG-III, предназначенные для обработки очка и нарезки резьбы в снаряде, станки RD III MS для расточки изделий от 320 до 500 мм, станки для расточки орудийных стволов, обработки гребных валов и другие интересные вещи.
 
Д.П. Да, серьёзно.
 
И.П. Надо отметить масштаб этих поставок: за период действия этого соглашения — 1940-41 годы — мы получили из Германии почти 6,5 тысяч таких станков, по-моему, 6450. Для сравнения: в 1939 году, накануне, вся закупка импортных станков у нас составляла 3 с небольшим тысячи. При том, что здесь мы покупали не какие-нибудь простенькие станки, а именно самое сложное высокотехнологичное оборудование, которое было уникальным и которого, может быть, вообще нигде в мире не было, потому что германская промышленность тогда была одной из самых передовых.
 
Д.П. Тут да, первая мысль, когда про оружие — наверное, нам пулемёты и пушки продают. Но вот гребные валы для кораблей и подводных лодок, наверное, не менее важны, а делать их значительно труднее.
 
И.П. Да и при изготовлении танков нужна расточка под погон и прочее — это всё требует довольно мощных и больших станков, которые достаточно уникальны. Что интересно: поставки германских станков шли зачастую в ущерб интересам германской промышленности, потому что в это время, как это ни парадоксально, хотя Германия страна передовая, но у них тоже возможности не резиновые, и станочный парк германских предприятий уже во многом устарел к тому времени.
 
Здесь я процитирую мнение генерал-майора вермахта Буркхарда Мюллера-Гиллебранда, который тогда служил в Генштабе. Он следующее пишет про состояние германской экономики в 1940-41 годах: «Вследствие недостаточной подготовки к мобилизации экономики положение со станками продолжало оставаться неудовлетворительным. Некоторые станки удалось получить через нейтральные страны (Швейцария, Швеция). В военной промышленности пришлось создать органы, на которые возлагалась задача распределения машинного оборудования».
 
То есть, у них самих тут не хватает, но тем не менее они вынуждены с нами активно делиться.
 
С нашей стороны здесь можно процитировать наркома авиационной промышленности Шахурина, который принимал самое активное участие в этих всех делах, потому что наша военная авиация была одним из основных клиентов всего этого: «В 1939 году были выделены фонды в валюте для закупки импортного оборудования и дано соответствующее задание Наркомату внешней торговли разместить заказы за границей по нашей спецификации с минимальными сроками доставки. Работники Внешторга оперативно закупили многое из того, что мы просили. И это помогло оснастить уникальным оборудованием, которое в нашей стране не производилось, наши заводы, что сыграло свою роль в налаживании массового производства новой авиационной техники».
 
Д.П. То есть, если совсем примитивно, то путём поставок зерна и прочего сырья мы сокращали станковый парк великой Германии. Соответственно, они не могли выпустить то количество военной продукции, которое, наверное, смогли бы, и вообще всячески оказывали нам помощь. Т.е. оно, как я понимаю, взаимовыгодное, ну и в первую очередь выгодное для нас. Если никто другой с нами не торгует, если никто другой подобные станки не производит, если в других местах их не купить, а они готовы нам продать, почему бы нет? При этом, совершенно очевидно, ловко выкручивали руки, требовали то, что надо нам, и, по всей видимости, добивались того, что надо нам.
 
И.П. В большинстве случаев мы действительно смогли добиться.
 
Д.П. Я пример приведу из жизни: я когда-то работал на инструментальном заводе в г. Санкт-Петербурге, тогда ещё Ленинграде, у нас было очень много немецких станков в цеху. Все они были, как правило, до 1938 года произведены: токарно-обрезные, прессы и всякое такое. Считалось, что все эти станки получены по репарациям, т.е. вывезены из Германии. Может быть, часть, безусловно. Все: что вот такое старьё, ты посмотри, держат до сих пор, станочный парк не обновляют. А там другое было: вот пресс, в прессе меняй матрицу, где она вышибает из металла, и всё, все эти пуансоны и прочее — оно же не изнашивается принципиально, там изнашиваются совершенно другие части. Работает и работает замечательно. Хорошая была техника, я на них работал с большим удовольствием. Отличные немецкие станки.
 
И.П. По поводу германского пресса и как он ломается потом ещё будет затронуто, но немного попозже, в другой момент.
 
Вторая позиция, в которой мы были заинтересованы и активно закупали, это образцы вооружения. В общем-то, не только образцы. И здесь самой крупной нашей покупкой стал знаменитый тяжёлый крейсер «Лютцов». Решение о его покупке было утверждено в феврале 1940 года, в конец апреля его перегнали из Германии к нам в Ленинград, дальше он здесь уже достраивался. Если посмотреть воспоминания людей, которые были связаны с его достройкой, там встречается такой мотив, что дескать немцы специально саботировали его достройку для того, чтобы сделать гадость, видимо, чтобы не допустить его ввода в строй в должный строк. Но если посмотреть немецкие документы, которые нам сейчас доступны, то по донесению соответствующего представителя от 15 мая 1941 года, т.е. за месяц до войны, он наоборот докладывает, что работы идут планово, все германские поставки идут по графику. Сопоставляя эти свидетельства, надо всё-таки предположить, что наши очевидцы ошибаются и высказывают своё личное мнение, которое в данном случае ошибочное, а реально немцы вполне честно выполняли свои обязательства. Потому что когда немцы продавали нам все эти полезные вещи, они рассчитывали на то, что русские в виду своей варварской природы просто не смогут этим распорядиться, Советскому Союзу это не поможет, и недостроенный «Лютцов» через несколько месяцев попадёт обратно в Германию. Можно сказать, что они это делали для себя.
 
Но здесь они, как и в других своих прогнозах, очень сильно просчитались, потому что на момент начала Великой Отечественной войны этот крейсер был ещё не достроен, но там уже были смонтированы четыре 200-миллиметровых орудия, и мы его начали использовать, как плавучую батарею. 15 августа он был официально введён в строй в таком недостроенном виде. Когда немцы подошли к нашему городу, и началась блокада, он в течение первых 10 дней боёв — с 7 по 17 сентября — активно участвовал в обстреле немецких войск вместе с другими кораблями Балтийского флота, выпустив за это время 650 снарядов германского производства, что интересно.
 
Д.П. А как он назывался? Уж не «Лютцов» же?
 
И.П. Его тогда назвали «Петропавловском», а несколько позже, когда стали возвращать имена нашим линкорам, которые у нас тогда были — «Марат» и «Октябрьской революции», один из них вернул название «Петропавловск», тогда переименовали «Лютцов», который был сперва «Лютцов», потом «Петропавловск», а потом «Таллин».
 
Д.П. С двумя «н» или с одной?
 
И.П. В советское время, естественно, с одной. Но дальше получилось не очень радужно, т.е. он сражался 10 дней, 17 сентября немцы его подбили, и он затонул в нашей гавани.
 
Д.П. А как подбили?
 
И.П. Своей тяжёлой артиллерией, потому что здесь поле для манёвра было небольшое. Как известно, немцам удавалось всё-таки достигать некоторых успехов, они смогли в своё время сбросить бомбу на линкор «Марат», который некоторое время стоял погружённый в воду. «Лютцов» затонул практически полностью, точнее уже «Петропавловск», его артиллерией потопили.
 
Но наши водолазы смогли всё-таки, причём тайно, потому что это было в обстреливаемой зоне, провести соответствующие работы, и ровно через год т.е. 17 сентября 1942 года «Петропавловск» был поднят и отбуксирован в Неву. К прорыву блокады он не успел, к началу 1943 года, но зато в полном снятии блокады, которое было в 1944 году, он вполне активно поучаствовал и выпустил порядка 1000 снарядов по немецким войскам.
 
Д.П. То есть, это в разгар войны, пока там блокада, окружение, ещё и поднимали корабли затонувшие?
 
И.П. Да, это операция достаточно уникальная — и подъём, и последующий ремонт, это, несомненно, большая заслуга наших сограждан, жителей нашего города — блокадного Ленинграда.
 
Д.П. А немцев можно только поблагодарить за то, что подогнали такой. А они его с орудиями подогнали?
 
И.П. Да, естественно, с орудиями.
 
Д.П. И со снарядами?
 
И.П. Да, это всё именно немецкая артиллерия, немецкие снаряды.
 
Д.П. Коварство Сталина не знало пределов.
 
И.П. Раз уж речь зашла об орудиях — я хотел это сказать чуть позже, когда будем подбивать баланс торговли, но тогда упомяну сейчас. Там была, например, такая забавная ситуация, что мы в ноябре 1940 года заказали фирме Круппа шесть корабельных башен с 380-миллиметровыми орудиями. Это достаточно большой калибр, видимо, было предназначено для линкоров. Фирма Круппа начала этот заказ исполнять, а дальше начинается Великая Отечественная война, после чего Крупп обращается к немецкому руководству и спрашивает: а что вообще делать с этим контрактом? Там ему говорят, что контракт исполнять не надо, потому что сейчас боевые действия. Но он всё-таки аккуратный педантичный немец, он говорит: ну дальше-то война закончится, и всё равно надо будет исполнять. На что ему ответили: читайте «Майн Кампф», там всё сказано — после войны никакой России не будет, поэтому ничего исполнять не нужно.
 
Д.П. Как сейчас: спойте «Ще не вмерла Украина», и всё наладится.
 
 

---

Окончание здесь

---