---

Часть 1. Что на самом деле представлял собой «инцидент у Номонхана»?
Часть 2. Роковые ошибки базового планирования

---

 

Вдумчивый читатель, осилив предыдущие два опуса, вправе сказать: «Ага! Автор убеждает нас в мертворождённости и идеологической ангажированности теории «Глубокой операции», предопределившей её провал на монгольских равнинах. Хорошо. А как же блицкриг, почти точная копия этой теории? Ведь он немцам удавался три года подряд? Где же здесь собака зарыта?»

Отроем собаку. И начнём этот процесс издалека.

Блицкриг, как идея решения стратегических проблем оперативными инструментами, не был плодом военной мысли военных теоретиков рейхсвера и вермахта — на самом деле, он был недостижимой мечтой всех Генеральных штабов европейских государств с начала XIX века, с момента выхода на поля сражений многомиллионных призывных армий.

Достичь искомого результата, победы в войне, путем одной-единственной операции — мечталось каждому мало-мальски серьезному политику и военному; главным образом, из-за катастрофического размера издержек на существование массовых армий.

Поскольку целью войны все военные теоретики Европы, начиная с Клаузевица, полагали решение политических задач, то теория блицкрига стала абсолютно естественным ответом военной науки на вызовы времени.

Вся стратегия Мольтке-старшего, например, сводилась к планированию первой операции, после завершения которой противник должен быть разбит.

 

Это требование — разгром противника в первой операции — стало базисом для всех последующих титанов военной теории.
 

На этой основе строился и план Шлиффена, и французская идея «элана», наступления до полного истощения сил, и собственно теория блицкрига, появившегося уже в следующую эпоху.


Первая мировая война, увы, разрушила теоретические построения военных мыслителей — главным образом, технически; пулеметы и проволочные заграждения вкупе с миллионными армиями на ограниченных театрах военных действий поставили жирный крест на идее «быстрой войны».

Но уже весной 1918 года и немцы, и союзники нашли противоядие от «позиционного тупика» — причём каждый своё.

Германская армия создала штурмовые группы, англо-французы — танки; и тот, и другой инструмент был тактическим способом взлома позиционной обороны, но уже «План 19» Фуллера предполагал использование масс танков, сопровождаемых пехотой и кавалерией, для решения оперативных и даже стратегических задач.

Правда, Первая мировая закончилась ДО того, как этот план начал приводится в действие — но решение позиционной проблемы уже витало в воздухе.

Посему нет ничего удивительного в том, что «молодые полковники» (Гудериан в Германии и де Голль во Франции) почти одновременно пришли к идее «молниеносной войны» с использованием ранее исключительно тактического вида оружия, танков — но по абсолютно различным причинам.


В 1934 году французский полковник Шарль де Голль в своей книге «Vers l'armee de metier» («К профессиональной армии») предложил делать основной упор в грядущей войне на мобильные моторизованные части; на практике это вылилось в создание Divisiones de choc (ударных дивизий тяжелых танков), а также преобразования кавалерийских дивизий в Divisiones legere mechanique (легкие механизированные дивизии) — ибо потери Франции в людях во время четырехлетней непрерывной мясорубки Первой мировой были невыносимо велики.

Изложенная в книге идея маленькой высокомеханизированной профессиональной армии, способной практически без привлечения призывного контингента решать стратегические задачи, была манной небесной для французских политиков — для генералов же де Голль надолго превратился в опасного вольнодумца.

Гейнц Гудериан же, в отличие от своего французского визави, создал теорию танковых клиньев отнюдь не из желания сократить до минимума участие запасных в боевых действиях — наоборот! Его видение танковых войск как ОСТРИЯ (способного самостоятельно сражаться с любым противником) наступления, которое будет вестись массовой армией, было весьма и весьма своевременным и, как показала дальнейшая история, наиболее оптимальным.

Вдумчиво проанализировав французский (и английский) методы ведения боя танковыми частями, Гудериан, во-первых, резко раскритиковал теорию и практику привязывания танков к пехоте и распределения их более или менее поровну между атакующими подразделениями:

 

«В чем был смысл распыления танков по всей ширине фронта атаки, если орудия противотанковой обороны могли нанести удар где угодно, взимая дань потерями в технике, в то время как атака, ограниченная особенностями местности, могла направляться лишь по нескольким узким подступам? И для того, чтобы развить успех и помешать противнику сконцентрировать силы в точке прорыва и провести контратаку, не была ли нужна прежде всего скорость?»
 

И, во-вторых, в противовес порочной, по его мнению, англо-французской методике применения танков, он выдвинул свою:

 

«Опираясь на уроки военного времени, мы отвергли саму идею ограничить применение танков ролью поддержки пехоты, и с самого начала мы решили создать род войск, обученный сражаться в крупных формированиях, который будет соответствовать любой задаче, могущей выпасть на его долю в течение войны. Танковые дивизии создавались на основе именно этой идеи, и всем танкам, входящим в их состав, требуются дополняющие части и части поддержки — их должно быть много, и нечего и говорить, все они должны быть полностью моторизованы».
 

Гудериан изначально был против идеи танков непосредственной поддержки пехоты и включения танковых батальонов в состав пехотных дивизий (чем, кстати, грешили и французы, и русские).

 

«Мы слышали заявления некоторых людей, что пехота, мол, без танков бессильна и что каждой пехотной дивизии, следовательно, нужно дать в распоряжение танковый отряд.
Другие приходят к тому же самому заключению с совершенно противоположной стороны, сохраняя убеждение, что пехота по-прежнему остается главным родом войск.

Недооценивают ли они пехоту или переоценивают, но в одном они всегда согласны — танковые силы надо разделить! О наступательной мощности современной пехоты можно судить по-разному, но одно несомненно: трудно сослужить худшую службу пехоте, чем разделив бронетехнику, хотя бы только частично.

Многим пехотным дивизиям придется по необходимости более или менее продолжительное время сражаться в обороне; они могут обойтись противотанковым оружием. Другие пехотные дивизии, так или иначе, будут вынуждены идти в атаку, причем многим из них придется атаковать на территории, труднопроходимой или вообще недоступной для танков.

Если мы дадим в подчинение всем этим дивизиям танки, включив их в штатный состав, дело кончится тем, что на направлении главного удара у нас будет гораздо меньше танков, чем это необходимо, а именно там их вмешательство принесло бы наибольшую пользу.

Вот когда пехоте действительно необходимы танки, и, если в результате грубого организационного промаха она их лишена, ей придется платить за это, как всегда, своей кровью. Те из офицеров пехоты, которые разбираются в деле, полностью согласны с этим утверждением и настоятельно требуют, чтобы бронетехника была сконцентрирована в крупные формирования».
 

В целом, надо признать, что теория блицкрига — это абсолютно немецкая идея, которая предусматривала достижение целей войны за счет разгрома армии противника до того, как противник сможет ее восстановить мобилизацией и формированием новых соединений.

Достигаться этот эффект должен был целым комплексом мероприятий, и его квинтэссенцией было — максимально сконцентрировав в составе механизированных корпусов танки, с помощью этих инструментов упредить противника в мобилизации и развертывании, разгромив его армии ДО того, как он успеет сформировать новые войска взамен погибших в «котлах».

Но и танки, и пикирующие бомбардировщики, и мотоциклисты — были лишь инструментом.

Со стратегической точки зрения блицкриг, «молниеносная война», представлял собой поиск решения стратегических задач на уровне стрелочек на карте, планов операций. Не имея возможности вести длительную войну на истощение, немцы постоянно искали возможность быстрого сокрушения противника.

В гитлеровской Германии эта идея выкристаллизовалась в концепцию уничтожения армии противника быстрее, чем жертва сможет поставить под ружье всех, кто способен держать в руках оружие.


А что же «Глубокая операция»?

В отличие от Германии, испытывавшей перманентный дефицит ресурсов всего и вся, советская промышленность была лишена даже намёка на недостаток сырья. Мы испытывали острую нехватку перерабатывающих мощностей — и ликвидации этого опасного отставания и была, в основном, посвящена сталинская индустриализация.

 

Но если с точки зрения промышленного производства СССР неуклонно шел вперед — то в военной теории всё обстояло с точностью до наоборот.
 

Теория Глубокой операции разрабатывалась для РЕВОЛЮЦИОННОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ европейских стран. Посему проблематика собственно военная отходила здесь на второй план, заменяемая политической целесообразностью.

Прорыв вражеского фронта танковыми массами для советских военных стратегов был не целью, а средством — причём не средством одержания военной победы над вражеской армией путем организации «котла» (хотя пунктирно этот момент в теории Глубокой операции всё же прописывался), а средством ЗАХВАТА ТЕРРИТОРИИ. На которой следующие вторыми эшелонами «органы» незамедлительно приступали бы к «советизации» покоренной земли, насаждению в ней «диктатуры пролетариата».

Соответственно, при очевидной неразработанности тактических вопросов Глубокой операции в тени оставалась и проблема создания соответствующей военной техники для её осуществления.

По мнению советских теоретиков, танковые силы должны состоять из трех частей — непосредственной поддержки пехоты, дальней поддержки пехоты, и дальнего действия.

Следовательно, танков должно быть МНОГО. Так много, как только возможно — посему стоимость этих танков должна быть минимизирована всеми возможными способами.






Как минимизировать стоимость танков? Очень просто.

Танки должны иметь тонкую противопульную броню (7-15 мм) — ибо если на фронт прорыва, составляющий 3-5 километров, можно будет бросить тысячу танков, то противодействие противотанковых средств обороняющейся пехоты врага будет сломлено в любом случае.

Процент потерь в этом случае не будет иметь значения — поскольку задача будет выполнена.

Танки должны иметь минимально возможный экипаж — для чего должности наводчика орудия (или заряжающего) и командира будут совмещены.

Линейные танки не следует оснащать радиосвязью — достаточно радиостанций на машинах командиров рот.

Танки не обязательно оснащать точной оптикой и приборами наблюдения — потому что при действиях больших танковых масс хоть кто-нибудь, да попадёт по ведущему огонь противотанковому орудию — просто по закону больших чисел.

Для максимизации количества танков следует отбросить в сторону разные вредные идеи — типа оснащения мотопехотных батальонов танковых дивизий специализированными бронетранспортерами для перевозки пехоты на поле боя.

Неважно, что немецкий БТР, получивший обозначение Sd.Kfz.251 (предназначался для транспортировки мотопехотного отделения в составе 9 человек) поступил в производство в 1936 году, вместе с командирскими модификациями Sd.Kfz.250 — для Красной Армии вермахт не указ!

Никаких бронетранспортеров, бронированных командирских машин, бронированных транспортеров для артиллерийской разведки и целеуказания. Танки, танки и ещё раз танки!

Самоходная артиллерия? Моторизованные сапёрные части? Опасная ересь и преступная ахинея! Танки, танки и ещё раз танки!


И 3 июля 1939 года танкисты бригады Яковлева на своей шкуре прочувствовали жуткое несоответствие теории и практики — в один день потеряв сгоревшими половину машин и экипажей…

Немцы готовили свои танковые дивизии и моторизованные корпуса к войне — скрупулёзно продумывая их штатную структуру, разрабатывая соответствующие образцы вооружения, на манёврах отрабатывая способы применения этого нового для себя оружия.

Мы же готовили свои танковые войска для триумфального освободительного похода на Запад — нимало не задумываясь над тем, КАК эти танковые части будут действовать на поле боя, как взаимодействовать с пехотой и артиллерией; на манёврах же главной целью командования РККА было — поразить иностранных наблюдателей гигантскими количествами бронетанковой техники и способностью этих танковых масс двигаться более-менее согласованно.

Каждая сторона готовилась к своей войне; как показало кровавое лето 1941-го, НАША война оказалась просто пропагандистским мифом, за который Красной Армии пришлось рассчитываться реками крови…