Этюд
04.08.2024
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
СЕДОЙ ВОН ПОЧТИ ВЕСЬ
За спиной стоит
-
Участники дискуссии:
00 -
Последняя реплика:
Ещё одна очень тёплая история, найденная на просторах Интернета.
Когда Мишке было шесть, то родители сразу поняли, что у сына за спиной стоит кто-то сильный и могучий. Чумазый и бледный Мишка, заявившийся домой в окровавленной майке, повязанной вокруг пробитой головы, заставил маму медленно сползти по стене, держась за сердце, а отец налил себе стопку «яблоневки», которую обычно выпивал на ночь.
— Через яму с пацанами сигали, — улыбаясь, поведал Мишка, сидя на стуле и позволяя маме отдирать прилипшую к голове майку. Он не ойкал и не морщился, продолжая без утайки рассказывать о приключившемся.
— Толян сказал, что я не смогу перепрыгнуть, а я взял и смог. Со второго раза. Я молодец?
— Еще какой, — проворчал отец, качая головой и не зная, то ли отлупить сына, как сидорову козу, то ли порадоваться его удачливости. Яма, через которую прыгала детвора, и в которую свалился
Мишка, была известна всему двору. Яму вырыли перед морозами, чтобы поменять не вовремя прохудившиеся трубы, да так и оставили до лета, несмотря на гневные звонки, которыми забрасывали администрацию жители. Понятно, что детвора тут же оккупировала яму, ставшей самым притягательным объектом для игр разного рода.
— Папа же запрещал тебе в яме играться, — строго буркнула мама, заматывая голову бинтом.
— Так я не в яме играл, а сигал через нее, — удивился Мишка, блестя наивными глазенками, — да и как тут не прыгнуть, когда на слабо-то берут? Со мной же пацаны дружить не будут.
— Дурилка, — улыбнулся отец, решив оставить при себе известную сказку про «все прыгать с крыши будут и ты прыгнешь», — чтобы к яме на километр не подходил, усек?
— Ага, — шмыгнул носом Мишка, не особо и расстроившись. Яма разом потеряла для него всю привлекательность после выполнения эффектного прыжка, — можно я пойду? Пацаны хотят в «казаков-разбойников» поиграть.
— Хватит, наигрался, — отрезал отец и пошел звонить знакомому доктору, оставив надувшегося Мишку на кухне с мамой.
Чуть позднее, навестивший мальчишку доктор, долго качал головой и повторял одну и ту же фразу. Отец хмурился, а мать Мишки легонько улыбалась.
— Шож ты, сынок, ангела-хранителя своего не бережешь? Седой вон почти весь, за спиной стоит.
Не проходило ни дня, чтобы Мишка куда-нибудь не вляпался. Природная неугомонность, помноженная на детское любопытство, давали родителям Мишки все новые и новые поводы хвататься за сердце. То ногу почти сломает, прыгая с гаражей. Отделается вывихом, а уже на следующий день будет с друзьями делать сальто с тарзанки, приложится головой об кирпич, встанет, отряхнется и пойдет искать новые приключения.
Не помогали ни наказания, ни домашние аресты, ни ремень. Мишка упоенно нёсся с ледяной горки на дверце от старого холодильника и, врезавшись в сугроб, несколько метров летел головой вперед по ледяной дороге. Старенький «Аист» жалобно кряхтел, когда Мишка подлетал на нем в воздух, а потом с жутким лязгом обрушивался на землю, чтобы через мгновение снова взлететь в воздух на очередном самодельном трамплине.
— Откуда? — устало спрашивала мама, когда Мишка заявлялся домой с очередной кровавой ссадиной на лице.
— Петарды бахали с пацанами, — широко улыбаясь, отвечал ей сын. — Я в бутылку засунул, а потом в сугроб швырнул. Ма, знаешь, как бахнуло?! Стекло прям жжжух! Лешке чуть в глаз не попало.
— Джинсы-то как порвал?
— Коленом на арматурину чуть не напоролся, когда в догонялки играли, — тут Мишка делал паузу и выдумывал что-нибудь фантастическое, чтобы не сильно ругали, но, чаще всего, не придумав ничего дельного, тихо добавлял. — Ты только папе не говори…
— Так, — ледяным тоном отвечала мама. — Петарды на стол. Узнаю, что снова бутылки взрываешь, на все лето накажу. Джинсы снимай. В шкафу ватные штаны возьми.
— Они страшные!
— Вот когда научишься беречь хорошие вещи, тогда и возмущайся, — парировала мама.
А вечером был серьезный разговор с отцом. Когда Мишка отправился спать, шмыгая носом от обиды, родители еще долго шушукались о чем-то на кухне, утром обрадовав сына новостями. Отныне Мишке разрешалось гулять лишь три часа после школы. Перед окнами, чтобы родители видели, что делает их неугомонный отпрыск. Неуемную энергию было решено пустить в полезное русло, и отец тщательно расспрашивал сына о его интересах.
Так в жизни Мишки появилась музыкальная школа, кружок робототехники, литературный кружок и секция самбо. На самбо настоял Мишка, объяснив это туманным: «пацаны засмеют». Отец подумал и согласился. Не с «пацанами», а с тем, что занятия спортом уж точно заставят сына выдохнуться. Не угадал.
После школы Мишка бросал рюкзак в угол, хватал чехол с гитарой и мчался в музыкальную школу. Потом был литературный кружок и вечером самбо. Но Мишка оставался все тем же Мишкой. В первый урок игры на гитаре, он слишком рьяно взялся за дело и добился того, что струны лопнули. И лопнули так, что лишь чудом не выбили юному музыканту глаз. На робототехнике Мишка постоянно перебарщивал с экспериментами, из-за чего Мишкин ангел-хранитель должен был не просто поседеть, но и полысеть на нервной почве.
Вывихи и переломы на самбо были постоянными спутниками Мишки, и родители очень быстро к ним привыкли. Лишь отец изредка ворчал, когда хромающий Мишка возвращался домой, щеголяя новым гипсом. Однако на предложение отказаться от самбо последовала настоящая истерика, когда Мишка пригрозил бросить и все остальные кружки. Родители подумали и смирились, оставив любителя экстрима в покое.
Однако, чем старше становился Мишка, тем больше прибавлялось у него новых увлечений. На смену летним гонкам на велосипедах с друзьями пришли многокилометровые велопробеги по бездорожью, с ночевками на лоне дикой природы. Петарды отправились в прошлое. Мишка заменил их на спортивную стрельбу и в первый же выезд с друзьями умудрился выбить себе зуб плохо зафиксированным прикладом ружья.
Ночевка в лесу превратилась в жуткий побег от заглянувшего на огонек медведя, от встречи с которым у Мишки на бедре остался внушительный шрам. Гонка на мотоциклах с друзьями чуть не стала причиной перелома спины, но Мишка, выбравшись из-под тяжелого мотоцикла, лишь крякнул, отряхнулся и вновь вернулся на круг. Прыжки с парашютом, лыжи, сноуборд, рыбалка в Африке, по пустыне пешком — Мишка мог, умел, практиковал. Его ангел-хранитель подумал, выбросил сигарету и перешел на махорку.
— В деревне как-то раз пауков ловил и стравливал друг с другом. Был у меня любимец один. Македонцем кликал, — слушающий Мишку румяный толстячок, улыбнулся и подпер голову пухлой ладошкой, — лютый был. Всех побеждал. Меня как-то раз тяпнул, неделю лихорадило.
— Что-то подсказывает, что тебя это не остановило, — рассмеялся толстячок.
— Нет, конечно. Деревня — это что? Полигон для сорванца, типа меня. На тракторе с пацанами по полю погонять, потом этот трактор утопить и еле выплыть? Легко. За грибами пойти и в гадючье гнездо ногой влезть? Без проблем. Про медведей промолчу, — усмехнулся Мишка, — у косолапых ко мне странная любовь. Раз пять встречались. Разве что в пустынях их нет. О, в Сахаре как-то раз чуть скорпиона не съел. Мелкий такой, желтый, почти прозрачный, клешни маленькие. На бутерброд мой залез, а я и не увидел. Чуть не съел, веришь? Подношу бутерброд ко рту, а рука вдруг, как дрогнет, словно по ней влупили. Там-то я и увидел незваного гостя. Колбасу, видать, учуял. Ох, в пустыне всякого навидался. Змея даже как-то раз тяпнула. Парни говорили, что чудом выжил.
— Это точно, — согласился толстячок. — Чудом. А чего ж ты так судьбу-то испытывал?
— Да с детства это все, — рассмеялся в ответ Мишка. — Я всегда хотел все попробовать. Все мне было интересно. Друзья женились, детей рожали, а я Гималаи покорял или с акулами плавал. Все хотел попробовать, все узнать.
— А когда семья появилась?
— Ну, поменьше этого стало, — пожал плечами Мишка. — Однако же никуда не делось. На квадриках по грязи в выходной с женой, с детьми в лес за грибами. Без прежних лихачеств, само собой. Хотя всякое случалось. Я как-то раз на заброшку набрел, полез исследовать, да там пол проломился, и я ногой на ржавый штырь. Хех, воплей-то было, но повезло. Доктор, отцовский знакомый, все повторял: «Шож ты, сынок, ангела-хранителя своего не бережешь? Седой вон почти весь, за спиной стоит». А я что?
— Вот ты где! — толстячок улыбнулся и помахал пухлой ладошкой стоящему позади Мишки высокому, худощавому мужчине в темно-серой мантии. Глаза мужчины метали молнии, но голос был мягким и добрым. Мишка — сухонький старичок с живыми, веселыми глазами — обернулся и расплылся в улыбке.
— Да тут я. Истории рассказываю…
— Стоит отвернуться, как обязательно что-нибудь учудит, — проворчал мужчина, обращаясь к толстячку. — А мне всего-то бумагу надо было взять. Оборачиваюсь, а его уже нет. Пошли, Михаил. Пора нам.
— Уже? — картинно удивился старичок и, вздохнув, склонил голову. — Рад был познакомиться, уважаемый… простите, имя не вспомню.
— Алтиил, — подсказал толстячок и поднялся с пушистого облачка, на котором восседал. — Взаимно, Миша. Думаю, навещу вас как-нибудь. Продолжим беседу. Интересная у вас была жизнь…
— Угу, интересная, — съязвил высокий и кивнул Мишке. — Смотри, ни шагу от меня! Забредешь еще куда!
— Так тут столько интересного, — пожаловался Мишка, однако спорить с высоким не стал и, поднявшись со своего облачка, направился за ним.
Высокий шел быстро, но Мишка поспевал за ним и все никак не мог надивиться тому, насколько сильно его сопровождающий отличается от других обитателей этого странного места. Большинство из них были копией Алтиила, которого Мишка встретил, когда ему наскучило ждать сопровождающего. Но сопровождающий все-таки отличался. Был он высоким, ни намека на жирок, а светло-голубые глаза казались высеченными изо льда. В уголке тонких губ зажата папироска, из наплечного мешка выглядывает горлышко бутылки. И волосы… белые, как снег. Как облака, которых в этом месте было очень много. Сразу вспоминалась въевшаяся в память фраза отцовского друга-доктора. «Седой вон почти весь, за спиной стоит».
— Почему ты меня столько раз спасал? — тихо поинтересовался Мишка у него. Высокий остановился, повернулся, улыбнулся.
— Работа такая. Да и цеплял ты. Чем-то, — ответил он, чиркая спичкой и подпаливая новую папироску, — о мне ж уже легенды ходили. Где это видано, чтобы ангел-хранитель не только курил и пил, но и поседел из-за подопечного?
— Прости уж, дурака-то, — виновато шмыгнул носом Мишка. — А куда мы идем-то?
— Туда, — высокий указал рукой в сторону больших золотых врат. — Там и расстанемся.
— А кто ж меня спасать будет? — ехидно спросил Мишка, заставив высокого улыбнуться.
— Больше тебя спасать не надо. Ты и так спасен.
— А ты?
—А я что? — передразнил его хранитель. — Отпуск возьму, а потом снова за работу. Надеюсь, что кто-то посмирнее достанется. Второго такого Мишку я не выдержу. Ладно, ступай.
— Спасибо, — тихо произнес Мишка, смотря в ледяные глаза мужчины. — Спасибо за то, что хранил.
— Работа такая, — улыбнулся ангел и подтолкнул Мишку к золотым воротам, которые с мелодичным перезвоном открыли перед ним створки.
— Наташа! Ну сколько можно? — высокий, худощавый мужчина, стоящий за розовощекой довольной девочкой, на лбу которой расцветала ссадина, хмыкнул и потянулся за спичками. Вдохнув горький дым папироски, он покачал головой и бросил под ноги пойманный перед лицом девочки острый осколок.
— А я-то надеялся, что нормального ребенка дадут, — вздохнул он, наблюдая за тем, как мама отчитывает надувшую губы Наташу. Затем поправил выбившуюся прядь за ухо и встал на привычное место. За спиной девочки, как и всегда.
Гектор Шульц
Когда Мишке было шесть, то родители сразу поняли, что у сына за спиной стоит кто-то сильный и могучий. Чумазый и бледный Мишка, заявившийся домой в окровавленной майке, повязанной вокруг пробитой головы, заставил маму медленно сползти по стене, держась за сердце, а отец налил себе стопку «яблоневки», которую обычно выпивал на ночь.
— Через яму с пацанами сигали, — улыбаясь, поведал Мишка, сидя на стуле и позволяя маме отдирать прилипшую к голове майку. Он не ойкал и не морщился, продолжая без утайки рассказывать о приключившемся.
— Толян сказал, что я не смогу перепрыгнуть, а я взял и смог. Со второго раза. Я молодец?
— Еще какой, — проворчал отец, качая головой и не зная, то ли отлупить сына, как сидорову козу, то ли порадоваться его удачливости. Яма, через которую прыгала детвора, и в которую свалился
Мишка, была известна всему двору. Яму вырыли перед морозами, чтобы поменять не вовремя прохудившиеся трубы, да так и оставили до лета, несмотря на гневные звонки, которыми забрасывали администрацию жители. Понятно, что детвора тут же оккупировала яму, ставшей самым притягательным объектом для игр разного рода.
— Папа же запрещал тебе в яме играться, — строго буркнула мама, заматывая голову бинтом.
— Так я не в яме играл, а сигал через нее, — удивился Мишка, блестя наивными глазенками, — да и как тут не прыгнуть, когда на слабо-то берут? Со мной же пацаны дружить не будут.
— Дурилка, — улыбнулся отец, решив оставить при себе известную сказку про «все прыгать с крыши будут и ты прыгнешь», — чтобы к яме на километр не подходил, усек?
— Ага, — шмыгнул носом Мишка, не особо и расстроившись. Яма разом потеряла для него всю привлекательность после выполнения эффектного прыжка, — можно я пойду? Пацаны хотят в «казаков-разбойников» поиграть.
— Хватит, наигрался, — отрезал отец и пошел звонить знакомому доктору, оставив надувшегося Мишку на кухне с мамой.
Чуть позднее, навестивший мальчишку доктор, долго качал головой и повторял одну и ту же фразу. Отец хмурился, а мать Мишки легонько улыбалась.
— Шож ты, сынок, ангела-хранителя своего не бережешь? Седой вон почти весь, за спиной стоит.
Не проходило ни дня, чтобы Мишка куда-нибудь не вляпался. Природная неугомонность, помноженная на детское любопытство, давали родителям Мишки все новые и новые поводы хвататься за сердце. То ногу почти сломает, прыгая с гаражей. Отделается вывихом, а уже на следующий день будет с друзьями делать сальто с тарзанки, приложится головой об кирпич, встанет, отряхнется и пойдет искать новые приключения.
Не помогали ни наказания, ни домашние аресты, ни ремень. Мишка упоенно нёсся с ледяной горки на дверце от старого холодильника и, врезавшись в сугроб, несколько метров летел головой вперед по ледяной дороге. Старенький «Аист» жалобно кряхтел, когда Мишка подлетал на нем в воздух, а потом с жутким лязгом обрушивался на землю, чтобы через мгновение снова взлететь в воздух на очередном самодельном трамплине.
— Откуда? — устало спрашивала мама, когда Мишка заявлялся домой с очередной кровавой ссадиной на лице.
— Петарды бахали с пацанами, — широко улыбаясь, отвечал ей сын. — Я в бутылку засунул, а потом в сугроб швырнул. Ма, знаешь, как бахнуло?! Стекло прям жжжух! Лешке чуть в глаз не попало.
— Джинсы-то как порвал?
— Коленом на арматурину чуть не напоролся, когда в догонялки играли, — тут Мишка делал паузу и выдумывал что-нибудь фантастическое, чтобы не сильно ругали, но, чаще всего, не придумав ничего дельного, тихо добавлял. — Ты только папе не говори…
— Так, — ледяным тоном отвечала мама. — Петарды на стол. Узнаю, что снова бутылки взрываешь, на все лето накажу. Джинсы снимай. В шкафу ватные штаны возьми.
— Они страшные!
— Вот когда научишься беречь хорошие вещи, тогда и возмущайся, — парировала мама.
А вечером был серьезный разговор с отцом. Когда Мишка отправился спать, шмыгая носом от обиды, родители еще долго шушукались о чем-то на кухне, утром обрадовав сына новостями. Отныне Мишке разрешалось гулять лишь три часа после школы. Перед окнами, чтобы родители видели, что делает их неугомонный отпрыск. Неуемную энергию было решено пустить в полезное русло, и отец тщательно расспрашивал сына о его интересах.
Так в жизни Мишки появилась музыкальная школа, кружок робототехники, литературный кружок и секция самбо. На самбо настоял Мишка, объяснив это туманным: «пацаны засмеют». Отец подумал и согласился. Не с «пацанами», а с тем, что занятия спортом уж точно заставят сына выдохнуться. Не угадал.
После школы Мишка бросал рюкзак в угол, хватал чехол с гитарой и мчался в музыкальную школу. Потом был литературный кружок и вечером самбо. Но Мишка оставался все тем же Мишкой. В первый урок игры на гитаре, он слишком рьяно взялся за дело и добился того, что струны лопнули. И лопнули так, что лишь чудом не выбили юному музыканту глаз. На робототехнике Мишка постоянно перебарщивал с экспериментами, из-за чего Мишкин ангел-хранитель должен был не просто поседеть, но и полысеть на нервной почве.
Вывихи и переломы на самбо были постоянными спутниками Мишки, и родители очень быстро к ним привыкли. Лишь отец изредка ворчал, когда хромающий Мишка возвращался домой, щеголяя новым гипсом. Однако на предложение отказаться от самбо последовала настоящая истерика, когда Мишка пригрозил бросить и все остальные кружки. Родители подумали и смирились, оставив любителя экстрима в покое.
Однако, чем старше становился Мишка, тем больше прибавлялось у него новых увлечений. На смену летним гонкам на велосипедах с друзьями пришли многокилометровые велопробеги по бездорожью, с ночевками на лоне дикой природы. Петарды отправились в прошлое. Мишка заменил их на спортивную стрельбу и в первый же выезд с друзьями умудрился выбить себе зуб плохо зафиксированным прикладом ружья.
Ночевка в лесу превратилась в жуткий побег от заглянувшего на огонек медведя, от встречи с которым у Мишки на бедре остался внушительный шрам. Гонка на мотоциклах с друзьями чуть не стала причиной перелома спины, но Мишка, выбравшись из-под тяжелого мотоцикла, лишь крякнул, отряхнулся и вновь вернулся на круг. Прыжки с парашютом, лыжи, сноуборд, рыбалка в Африке, по пустыне пешком — Мишка мог, умел, практиковал. Его ангел-хранитель подумал, выбросил сигарету и перешел на махорку.
— В деревне как-то раз пауков ловил и стравливал друг с другом. Был у меня любимец один. Македонцем кликал, — слушающий Мишку румяный толстячок, улыбнулся и подпер голову пухлой ладошкой, — лютый был. Всех побеждал. Меня как-то раз тяпнул, неделю лихорадило.
— Что-то подсказывает, что тебя это не остановило, — рассмеялся толстячок.
— Нет, конечно. Деревня — это что? Полигон для сорванца, типа меня. На тракторе с пацанами по полю погонять, потом этот трактор утопить и еле выплыть? Легко. За грибами пойти и в гадючье гнездо ногой влезть? Без проблем. Про медведей промолчу, — усмехнулся Мишка, — у косолапых ко мне странная любовь. Раз пять встречались. Разве что в пустынях их нет. О, в Сахаре как-то раз чуть скорпиона не съел. Мелкий такой, желтый, почти прозрачный, клешни маленькие. На бутерброд мой залез, а я и не увидел. Чуть не съел, веришь? Подношу бутерброд ко рту, а рука вдруг, как дрогнет, словно по ней влупили. Там-то я и увидел незваного гостя. Колбасу, видать, учуял. Ох, в пустыне всякого навидался. Змея даже как-то раз тяпнула. Парни говорили, что чудом выжил.
— Это точно, — согласился толстячок. — Чудом. А чего ж ты так судьбу-то испытывал?
— Да с детства это все, — рассмеялся в ответ Мишка. — Я всегда хотел все попробовать. Все мне было интересно. Друзья женились, детей рожали, а я Гималаи покорял или с акулами плавал. Все хотел попробовать, все узнать.
— А когда семья появилась?
— Ну, поменьше этого стало, — пожал плечами Мишка. — Однако же никуда не делось. На квадриках по грязи в выходной с женой, с детьми в лес за грибами. Без прежних лихачеств, само собой. Хотя всякое случалось. Я как-то раз на заброшку набрел, полез исследовать, да там пол проломился, и я ногой на ржавый штырь. Хех, воплей-то было, но повезло. Доктор, отцовский знакомый, все повторял: «Шож ты, сынок, ангела-хранителя своего не бережешь? Седой вон почти весь, за спиной стоит». А я что?
— Вот ты где! — толстячок улыбнулся и помахал пухлой ладошкой стоящему позади Мишки высокому, худощавому мужчине в темно-серой мантии. Глаза мужчины метали молнии, но голос был мягким и добрым. Мишка — сухонький старичок с живыми, веселыми глазами — обернулся и расплылся в улыбке.
— Да тут я. Истории рассказываю…
— Стоит отвернуться, как обязательно что-нибудь учудит, — проворчал мужчина, обращаясь к толстячку. — А мне всего-то бумагу надо было взять. Оборачиваюсь, а его уже нет. Пошли, Михаил. Пора нам.
— Уже? — картинно удивился старичок и, вздохнув, склонил голову. — Рад был познакомиться, уважаемый… простите, имя не вспомню.
— Алтиил, — подсказал толстячок и поднялся с пушистого облачка, на котором восседал. — Взаимно, Миша. Думаю, навещу вас как-нибудь. Продолжим беседу. Интересная у вас была жизнь…
— Угу, интересная, — съязвил высокий и кивнул Мишке. — Смотри, ни шагу от меня! Забредешь еще куда!
— Так тут столько интересного, — пожаловался Мишка, однако спорить с высоким не стал и, поднявшись со своего облачка, направился за ним.
Высокий шел быстро, но Мишка поспевал за ним и все никак не мог надивиться тому, насколько сильно его сопровождающий отличается от других обитателей этого странного места. Большинство из них были копией Алтиила, которого Мишка встретил, когда ему наскучило ждать сопровождающего. Но сопровождающий все-таки отличался. Был он высоким, ни намека на жирок, а светло-голубые глаза казались высеченными изо льда. В уголке тонких губ зажата папироска, из наплечного мешка выглядывает горлышко бутылки. И волосы… белые, как снег. Как облака, которых в этом месте было очень много. Сразу вспоминалась въевшаяся в память фраза отцовского друга-доктора. «Седой вон почти весь, за спиной стоит».
— Почему ты меня столько раз спасал? — тихо поинтересовался Мишка у него. Высокий остановился, повернулся, улыбнулся.
— Работа такая. Да и цеплял ты. Чем-то, — ответил он, чиркая спичкой и подпаливая новую папироску, — о мне ж уже легенды ходили. Где это видано, чтобы ангел-хранитель не только курил и пил, но и поседел из-за подопечного?
— Прости уж, дурака-то, — виновато шмыгнул носом Мишка. — А куда мы идем-то?
— Туда, — высокий указал рукой в сторону больших золотых врат. — Там и расстанемся.
— А кто ж меня спасать будет? — ехидно спросил Мишка, заставив высокого улыбнуться.
— Больше тебя спасать не надо. Ты и так спасен.
— А ты?
—А я что? — передразнил его хранитель. — Отпуск возьму, а потом снова за работу. Надеюсь, что кто-то посмирнее достанется. Второго такого Мишку я не выдержу. Ладно, ступай.
— Спасибо, — тихо произнес Мишка, смотря в ледяные глаза мужчины. — Спасибо за то, что хранил.
— Работа такая, — улыбнулся ангел и подтолкнул Мишку к золотым воротам, которые с мелодичным перезвоном открыли перед ним створки.
— Наташа! Ну сколько можно? — высокий, худощавый мужчина, стоящий за розовощекой довольной девочкой, на лбу которой расцветала ссадина, хмыкнул и потянулся за спичками. Вдохнув горький дым папироски, он покачал головой и бросил под ноги пойманный перед лицом девочки острый осколок.
— А я-то надеялся, что нормального ребенка дадут, — вздохнул он, наблюдая за тем, как мама отчитывает надувшую губы Наташу. Затем поправил выбившуюся прядь за ухо и встал на привычное место. За спиной девочки, как и всегда.
Гектор Шульц
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
ХВОСТАТЫЙ РОДИТЕЛЬ
В родильном отделении
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
ВСЕ ПРЕКРАСНО, НО
Современная драматургия
Игорь Гусев
Историк, публицист
ИГОРЬ ГУСЕВ. ЛЮДИ НЕРАВНОДУШНЫЕ...
Из цикла «Заметки бывшего рижанина»
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
ЧТО УМЕЛА ДЕВОЧКА 10-ТИ ЛЕТ
ЖИВУЩАЯ В ДЕРЕВНЕ ВЕК НАЗАД