Эту удивительную историю я услышала несколько лет назад, когда принимала участие в международной конференции по Холокосту, проходившей в Риге. Недавно разбирала архивы, чем многие из нас занялись на длительном карантине, и перечитала свои записи. Захотелось поделиться этой историей и с нашими одноклубниками. Уж больно она хороша… Прямо хоть кино снимай!

Я знала от редактора своего журнала, что в конференции будет участвовать бывший рижанин, отсидевший в тюрьме в советские годы за попытку угона самолета. Вот про него-то мне и нужно было написать. Перед конференцией прочитала его автобиографию, признаюсь, была под сильным впечатлением…

УЖЕЛЬ ТОТ САМЫЙ МЕНДЕЛЕВИЧ?

И вдруг в коридоре Академии наук, где проходила конференция, мне показали на щуплого скромного старичка с длинной седой бородой. Худощавый, небольшого росточка, скромно одетый пожилой человек с удивительно добрыми голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Раввин Иосиф Менделевич из Израиля.

Неужели тот самый диссидент Менделевич, который в 1970 г. с группой товарищей задумал угнать самолет из Ленинграда в Швецию, чтобы оттуда улететь в Израиль? Но все подтвердилось — он! Мы познакомились и пообщались пару часов, в течение которых я расспрашивала бывшего советского диссидента, как все было на самом деле. Как они вообще могли решиться на такой безумный поступок?

… Едва заговорщики успели подойти к аэропорту «Смольный», как их тут же всех повязали. Лежа лицом на грязном заплеванном асфальте, двадцатилетний Иосиф с грустью подумал, что дорога на Землю обетованную будет не близкой…

Рассказывая о той давней авантюре, известной как «Операция «Свадьба» или «Ленинградское самолетное дело», Иосиф Менделевич то и дело подсмеивался сам над собой, стараясь избегать излишнего пафоса и драматизма в своем повествовании. А, между тем, в его жизни трагического было гораздо больше, чем веселого.

Всем 12 участникам неудавшегося захвата самолета советский суд отвесил по полной программе — двоих главных организаторов приговорили к высшей мере, (позже заменив казнь на 15 лет лагерей), а Иосиф отсидел 11 из двенадцати назначенных ему лет в лагерях строгого режима, после чего его лишили советского гражданства и депортировали из Союза.

При подготовке операции, подпольщики рассчитывали лишь на собственную смекалку и еврейское счастье, заранее условившись насилия ни к кому не применять, использовать только веревки и кляп, если кто-то из членов экипажа окажет им сопротивление.



— Неужели вы действительно верили, что ваш план может сработать? — интересуюсь я у раввина.

— Знаете, это было 50 на 50, — признается мой собеседник.

— Наш лидер, детально разработавший всю операцию, Марк Дымшиц — бывший военный летчик, он был старше и опытнее нас всех, и он был уверен, что все получится. Даже в недавнем его интервью по телевидению, я сам слышал, как он еще раз подтвердил, что если бы он с самого начала связался не с ленинградцами, а только с рижанами, то все бы пошло, как надо.

ОПЕРАЦИЯ «СВАДЬБА»

Были две фазы плана, первый разрабатывался членами еврейского подпольного комитета Ленинграда, частью этой организации мы тоже были. Поначалу речь шла о захвате самолета ТУ 124 с (48 мест) на маршруте Ленинград-Мурманск.
 

Для этого предполагалось закупить все пассажирские места, а в случае, если такое количество еврейских фамилий привлечет внимание органов, была заготовлена версия, что все они едут на свадьбу.

Поэтому позже дело еврейских «самолетчиков» на суде именовалась не иначе как «Операция «Свадьба».

Но потом ленинградцы соскочили, осталась одна рижская группа, и мы остановились на 12-местном АН- 2. Повели мы себя довольно решительно — тщательно разработали план операции, продумали все детали и пошли на дело. Вот-вот: «Раз пошли на дело я и Рабинович…» Вернее, Менделевич.
 

На самом деле, ни о каком терроризме мы тогда не помышляли, мы просто хотели выехать к себе на Родину — в Израиль, а нас не выпускали, несмотря на неоднократные обращения.

На протяжении следствия я много раз говорил, что я не против советской власти, у меня ни к кому не было и нет ненависти. Я просто хочу быть со своим народом и жить на своей Родине.

— Иосиф, можно сказать, вы — коренной житель Латвии в четвертом поколении? Вы же сами рассказывали, что здесь родились вы, ваши родители, деды и даже прадеды! Что вы называете своей родиной?

— Израиль! Человек называет своей родиной не только место, где он родился, а там, где его сердце, его душа, его народ. Я родился в Риге в 1947 г., учился в 1-й железнодорожной школе на ул. Висвалжу. Детство мое было бедное и не особо счастливое. Когда мне было 10 лет, арестовали отца по ложному обвинению, мать осталась одна, на руках четверо детей — я и мои три сестры.

Через год его оправдали, но вскоре после освобождения папы, умерла мама. Она похоронена в Шмерли. Позже папа женился вторично…


Рига 1956 г. Семья Менделевичей за полгода до ареста отца.

В 16 лет, чтобы помочь семье, я пошел работать на завод токарем. В юности увлекся идеями сионизма, участвовал в сборах еврейской молодежи у синагоги, читал самиздатовскую литературу, потом и сам включился в ее издание. По воскресеньям мы ездили в Румбулу, вместе с бывшими узниками концлагерей приводили в порядок места захоронения евреев, уничтоженных в Рижском гетто, боролись за установление памятника жертвам нацизма…

Моей семье трижды отказывали в выдаче виз для отъезда в Израиль, поэтому, когда мне предложили подключиться к ленинградской операции, я тут же согласился.

— Чего тогда было больше — идейной веры или куража?

— Больше было влюбленности, восторга и невероятного патриотизма. В этом отношении я считаю себя воспитанником восстания Варшавского гетто. Люди боролись именно потому, что это было важнее всего — бороться. Даже практическая цель — победить, чтобы выжить, была не столь важна, как сам факт борьбы, сопротивления.

— Но ведь в 60-70-е годы тема Холокоста в Советском Союзе замалчивалась, откуда вы об этом знали?

— Я был членом подпольного еврейского движения с середины 1960-х годов, про Варшавское гетто прочитал в самиздатовских книгах, а от выживших узников Рижского гетто многое слышал о том, что творилось в Латвии. Читал документы по процессу Эйхмана на русском языке.

Но особо сильное впечатление на меня произвел фотоальбом, изданный в Польше, с фотографиями из немецких архивов. Нацисты сфотографировали участника восстания узников Варшавского гетто — молодого парня, которого извлекли из бункера и ведут на расстрел. Знаете, что меня поразило? Он улыбался… Представляете, человек идет умирать и улыбается! Он горд и счастлив тем, что воевал!

Это стало для меня символом в моей борьбе. Да, далеко не все узники концлагерей были героями в те трагические годы, это правда. Что вам сказать на это?

Знаете, в душе я мечтаю вернуться назад во времени, попасть туда — в бункер, чтобы помочь своему народу воевать… Когда в 1970 г. я шел на прорыв, конечно, я надеялся попасть в Израиль, мои действия были продиктованы, прежде всего, огромной любовью к своему многострадальному народу и нежеланием жить на чужбине.
 

Вы знаете, когда я сейчас ходил по улицам Риги, где не был уже более 40 лет, то с ужасом думал, что мог бы до сего дня жить и состариться здесь. И, слава Богу, что этого не произошло!

— Вам так все у нас не понравилось?

— Нет! Просто у меня все так здорово получилось, я благодарю Бога, что он именно меня избрал для этой миссии, я горжусь этим! После нашей акции действительно наступил прорыв и евреев начали выпускать в Израиль. Это была победа!

Увы, мой отец не дожил до моего освобождения, он умер в 1978 г. После моего ареста отец стал одним из ведущих сионистов в Риге, КГБ требовало, что бы он уехал в Израиль к дочерям, но он сказал, что не уедет, пока не отпустят меня. На него напал агент КГБ, после чего ему пришлось лечиться в больницах. Выхода не было... Отец согласился уехать, но за два дня до отъезда он умер в Риге на нашей квартире ( сейчас это Элизабетас 18) с билетом в кармане.

Его жена с большим трудом добилась разрешения и привезла тело отца в Иерусалим. Папу похоронили на Масличной горе в июне 1978 года. Мне сегодня столько же лет, сколько было моему отцу в день смерти. Я несу его душу в себе…


Фото 04 — Рига, 1970 г. Свадьба сестры Менделевича. Через несколько месяцев невеста и ее жених также станут фигурантами «Операции «Свадьба» и будут арестованы. Иосиф — стоит справа в верхнем ряду. Все остальные гости также были участниками рижского еврейского подполья

ТЮРЬМА НАРОДОВ

— Иосиф, но вам за свою миссию пришлось провести тяжелейших 11 лет в советских тюрьмах и лагерях. Как удалось выдержать?

— Мы, советские люди, в сущности, и так жили в социалистическом лагере, это была просто другая сторона советской зоны. Там я также продолжал работать на заводе, окружение немногим отличалось от того, что было на воле, хотя публика среди «политических» была разношерстная. Это и бывшие полицаи, убивавшие людей в годы немецкой оккупации, и так называемые националисты.

Кстати, среди них было много диссидентов из Прибалтики, в Мордовии я сидел вместе с Гунаром Астрой, с которым мы подружились, он мне помогал освоиться на первых порах, советовал, как вести себя на допросах, подсказывал, кому можно доверять, а с кем иметь дело опасно. Он делил со мной белый хлеб и мед, присланный с родины. Смелый, мужественный и честный человек.

В тюрьме я изучал английский и иврит, изучал Тору и другие книги, это меня и поддерживало, и спасало. Но главным было осознание того, что я сидел за дело, как и другие участники нашего процесса. Между прочим, многие заключенные нам даже завидовали.

— В своих воспоминаниях вы описывали, как вас унижали, наказывали, насильно сбривали бороду, не давали писем от родных, лишали свиданий, насильно кормили, запихивая шланг с питательной жидкостью, когда вы в знак протеста объявляли голодовки… Кто мог вам завидовать?

— Да многие — украинцы, например, да и прибалты, сидевшие за национализм.
 

С нашим прибытием на зону евреи впервые стали своего рода аристократией среди лагерной публики. Нас уважали, за то, что у нас есть свое независимое государство, которое за нас заступается.

Под давлением еврейских организаций международное сообщество все эти годы боролось за наше освобождение. Помню, когда я еле выполз из карцера после 56-дневной голодовки — я боролся за то, чтобы мне вернули библию и молитвенник, которые у меня отобрали надзиратели, — зэки увидели, что я не только живой, но еще и держу в руках возвращенные мне книги, они спросили: «Как это у тебя получилось?». И я ответил, что мне помогали евреи во всем мире.

И вот это ощущение, что за нами стоит мощная сила, оно вызывало уважение. Кроме того, как человек с бунтарским характером, я и в лагерях обычно был зачинщиком разных акций, за что неоднократно сидел в карцерах и четыре года провел в крытой тюрьме.

НЕ ВЕРЬ, НЕ БОЙСЯ, НЕ ПРОСИ!

— Но система ломала и более крепких людей…

— В сталинских лагерях — ломали, врать не буду, и я не знаю, как я бы там себя повел. Но и в брежневские времена не все выдерживали. Ко мне на зоне обращались двое моих «подельников», просили не бузить, и жить как все. Они хотели спокойно дотянуть свой срок, а из-за меня у них были проблемы. Но я всегда считал, что в любой ситуации главное — оставаться человеком.

Помню, был случай, когда дежурный офицер при мне ударил львовского студента за то, что тот в жару ходил по двору без рубашки. Я возмутился: нас что теперь, как рабов, будут избивать безнаказанно? Собрали срочно руководителей общин, я предложил объявить забастовку с требованием уволить капитана. На работу не вышли 70 заключенных, был большой скандал.

Администрация лагеря пошла на уступки, в итоге избиений больше не было, а того офицера со временем убрали с зоны. Меня же за организацию акции протеста отправили в крытую тюрьму. Вот там, действительно, пришлось трудновато…

— Иосиф, как после всего этого можно было не озлобиться?

— А я в лагере жил полной жизнью, несмотря на все запреты и наказания — соблюдал религиозные праздники и еврейские традиции, читал молитвы, за что меня называли «раввином», даже в субботу умудрялся не работать, заранее выполняя план. Рядом были мои друзья и соратники, мы поддерживали друг друга.
 

К тому же, пребывание за колючей проволокой было для меня частью моей борьбы. Вот оказаться вне этого, было бы страшней! Я был бойцом и попал в плен — на кого ж тут обижаться?

На эту тему есть такой анекдот. Политический зэк освободился после 25 лет отсидки, на вахте начальник лагеря его спрашивает:
 
Вышел ли я из тюрьмы озлобленным человеком? Во-первых, я не выходил, а меня вывезли из Лефортово в «Домодедово», а оттуда — в Вену. Я не успел испытать никаких чувств.

— Как это было?

— Меня продержали в лагере дольше всех моих подельников, включая даже тех, кто шел «паровозом» — Кузнецова и Дымшица. Их обменяли на советских шпионов и отправили в Израиль в 1979 г., когда подписывалось Соглашение о сокращении стратегического вооружения между США и СССР. Они были частью этого договора, которые по существующей практике сопровождаются жестами доброй воли.

Еврейская мировая общественность постаралась, чтобы при этом были упомянуты политические заключенные. Но Соглашение было разбито на две части — первую партию узников должны были выпустить в момент его подписания, вторую — после ратификации договора. Об этом я узнал на прогулке от Натана Щаранского, он был осужден в 1977 г. за «измену Родине». Мы вместе сидели во Владимирской крытой тюрьме, а потом и в Чистопольской, в Татарии.

Мое лагерное правило: никогда не обольщаться и ни на что не надеяться. Всегда рассчитывать на самое худшее, если придет хорошее — тогда и буду радоваться. Но, конечно, я нервничал. На зоне говорили, что меня так долго держат, т.к. ко всем своим недостаткам, я еще и религиозный еврей. И если я откажусь от религии, то меня могут освободить.

Я этого делать не собирался. На самом деле, как мне это пояснил тот же Щаранский, мы с ним оба стояли во втором списке на освобождение и депортацию в Израиль, но тут Советский Союз вступил в войну с Афганистаном и сенат США отказался от ратификации Соглашения! Так что, можно сказать, что я тоже жертва Афганистана…

КАК ЕВРЕЮ ВОДКА ПОМОГЛА

— Но все же в 1981 г. вас выпустили — за год до окончания срока. Что сработало в итоге?

— К этому времени сложилась парадоксальная ситуация, когда все главные фигуранты «самолетного дела» были освобождены и лишь один Менделевич продолжал сидеть! Как мне позже рассказывали в неформальной обстановке, за меня вступился только что избранный председатель Всемирного еврейского конгресса Эдгар Бронфман, он посчитал делом чести договориться с «советами» о моей судьбе.

У Бронфмана были хорошие отношения с тогдашним советским послом Добрыниным, говорят, что он принес послу бутылку своей знаменитой фирменной водки. Короче, продали меня за бутылку или за ящик водки, я не знаю. В 1981 г. я только что вышел из 56-дневной голодовки, а т.к. она получила большую огласку, в том числе и в ООН, я решил, что именно поэтому мое имя и выплыло вновь из небытия. В начале 1981 г. меня ночью взяли прямо из цеха Чусовского лагеря, и ничего не объясняя, повезли на поезде в Пермь.

Знаете, я до сих пор помню эту поездку до мельчайших деталей! Меня везли в обычном пригородном поезде в общем вагоне, в котором сидели обыкновенные мужики, закусывали, говорили о рыбалке. Это была совершенно другая атмосфера, не лагерная, нормальная, человеческая. За 11 лет лагерей я уж и забыл, что это такое….

В Пермской тюрьме на меня накинули манишку — кусок чего-то, напоминающего рубашку и пиджак, сфотографировали, и повезли в аэропорт. Я пребывал в полном неведении, но не исключал, что мне добавят срок за то, что я передал на Запад информацию о своей голодовке.

— А как вам, кстати, это удалось?

— Помог мой товарищ по лагерю — Зиновий Красивский, один из создателей Хельсинской группы, человек исключительно смелый и мужественный. Когда у меня забрали книги и я начал голодовку, он сказал, что его направляют на днях в ссылку — в Тунгусский край, куда к нему на свидание уже выехала его жена. Он предложил передать через нее мое послание друзьям-сионистам в Москву для передачи за рубеж. И этот канал сработал.
 

Мы условились, что по получении письма друзья пришлют мне открытку с изображением Ленина. К этому времени я практически ничего не получал с воли, все конфисковывалось, мы и подумали, может быть, Ленина не тронут?

И действительно, через месяц после отъезда Зиновия, меня вызывают в оперчасть и с издевкой говорят: «Твои евреи соображают? Они не знают, кому присылают такую открытку?»…

Очень не хотелось мне раскручиваться на второй срок, об этом я думал, когда меня везли в аэропорт, оттуда — на самолет и в Москву, в Лефортово. Две недели я мучался в полном неведении, и вдруг меня вызывают — с вещами. Обычно это означает отправку на этап, но мне велели оставить свой мешок у камеры. Я пришел в смятение…

Повели, как я думал, на допрос, но я попал не в тесную комнатку, где обычно проходят беседы со следователями, а в просторный кабинет. За столом сидели три человека — два полковника и один в штатском. Про себя я подумал, что это и есть пресловутая тройка, сейчас вынесут мне приговор и в задней комнате тут же приведут его в исполнение. А потом скажут, что умер от болезни.

Но вместо этого человек в штатском встал и прочел мне указ Верховного Совета СССР о лишении меня советского гражданства «за действия, порочащие звание советского гражданина». Я поблагодарил Бога за то, что мне выпало такое чудо! Услышав это, полковник глянул на меня очень неодобрительно и сказал: «Эх, Менделевич, бессовестный вы человек! Когда я объявил Солженицыну, что его высылают с родины, он плакал у меня на плече!».

«Но вы его действительно высылали с родины, а меня совсем наоборот!» — ответил я.

МЕНДЕЛЕВИЧИ ТЮРЬМЫ НЕ БОЯТСЯ

— Вы, наверное, были вне себя от радости?

— Вы не поверите, но я был полностью опустошен, сил не было ни на какие эмоции. Мне устроили душ, привезли черный костюм и шляпу, купленные на мои деньги, которые мне на счет присылали родные. Там еще оставалась довольно крупная сумма — 800 рублей, но мне сказали, что банки сегодня закрыты, если соглашаюсь подождать с моей отправкой, то деньги завтра мне снимут. Я, конечно, написал отказ, после чего меня посадили в машину и в сопровождении мотоциклистов довезли прямо до трапа самолета, вылетающего в Вену. Там меня встречали представители израильского посольства, они и пересадили в самолет на Тель-Авив.

Натан Щаранский, кстати, освободился только через пять лет после меня. В общей сложности он отсидел 9 лет… Когда я был в Израиле у него в агентстве, он меня представил своим сотрудницам со словами: «Мой друг Менделевич, который сидел дольше, чем я». Все страшно удивились, они были уверены, что их шеф самый супер-герой, но среди ветеранов сионистского движения я действительно рекордсмен по величине отбытого за решеткой срока.
 

Сразу по прибытию в Израиль я поступил в ешуву, чтобы получить раввинское образование.

Иосиф Менделевич в аэропорту Тель-Авива после освобождения в марте 1981 года

— Вас встретили как героя?

— Поначалу интерес был большой, но в глазах израильских властей я был сомнительной персоной — террорист, который не подчинялся приказам. К тому же я сразу примкнул к разного рода поселенческим движениям, чтобы продолжать борьбу, в том числе и за свободную эмиграцию советских евреев. Мы устраивали разные акции для привлечения внимания к этой проблеме, за что я даже в тюрьму снова попал, правда, ненадолго.

Дело было в Швейцарии в аэропорту. Перед прибытием самолета Аэрофлота мы с группой активистов — нас было 6-7 человек — уселись с плакатами на полу в зале и заявили перед заранее приглашенными тележурналистами с камерами, что не уйдем, пока не начнется свободный выезд евреев из СССР в Израиль. Приехала полиция, нас всех повязали и поволокли по земле — к большой радости снимающей братии…

В Израиле я первым делом нашел своих друзей, жена Натана Щаранского Авиталь познакомила меня со своей подругой — тунисской еврейкой Катей Саруси, которая в течение нескольких лет вместе с другими членами религиозного движения боролась за мое освобождение. Она рассказала, что узнав о моей голодовке, всю ночь проплакала, а на следующий день Катя и еще около тысячи единомышленников вышли в Иерусалиме на демонстрацию в мою защиту.

Через несколько месяцев мы поженились, у нас родилось семеро детей (!), старшему из которых сейчас 30 лет, а младшему — 17.

— Кто-то из них характером пошел в вас?

— Мой младший сын — боец по натуре, он уже сидел в тюрьме в Израиле — за участие в несанкционированной поселенческой демонстрации. Это, видимо, у нас в генах, папа у меня был потомственным коммунистом, сидел при царе, потом и при советской власти. Так что, мы тюрьмы не боимся. Если ты борешься за свои права, надо быть готовым за это пострадать.


Фото 04138. Семья Иосифа Менделевича. 2013 г. Израиль

ХОЛОКОСТ И АБСУРД ВОКРУГ НЕГО

— Иосиф, на конференции вы как-то критически высказались по поводу русского языка в Латвии, что вызвало неоднозначную реакцию общества. Вы обижены на русских?

— Нет, меня неправильно поняли. Я упомянул, как в знак протеста против советского режима, я в Латвии всегда старался с латышами говорить только по-латышски. Мои слова ни в коей мере не относились к русским людям, среди которых у меня в Латвии и в России много друзей, да и сам я считаю себя отчасти русским — я вырос на русской культуре и русском языке, а вот советский режим никогда не принимал. Меня поражает, что сегодня в Риге все свободно говорят на обоих языках — и латыши, и русские, я в восторге от этого.

— А что для вас тема Холокоста?

— Это как будто моя параллельная жизнь, я постоянно думаю о том, что случилось с моим народом, покупаю всевозможную литературу, очень много читаю, изучаю. Признаюсь, что даже чувствую себя Мордехаем Анилевичем, предводителем восстания в Варшавском гетто, который вырвался на свободу и в моем обличье продолжает борьбу. За свободу, за человеческое достоинство.
 

Иногда я иду по улицам Иерусалима, рассматриваю людей и ловлю себя на том, что мысленно выбираю, кто из них был бы с нами в бункере, кто сражался бы с оружием в руках…

Про Рижское гетто я тоже много читал воспоминаний бывших узников. Когда я приехал в Ригу, то первым делом попросил, чтобы меня отвезли на место сожженной 4 июля 1941 г. синагоги на ул. Гоголя. Увидел, что на этом месте остался только фундамент. Я подошел ближе, и знаете, что меня поразило? Что здесь, на месте убийства евреев, установлены какие-то огромные колонны, но почему-то не с именами жертв, а именами латышей, которые спасали евреев. И лишь потом я заприметил совсем не выразительную табличку с пояснением того, что здесь произошло.

Но это же абсурд! Люди должны знать о том, что здесь руками местных пособников нацистов были заживо сожжены сотни невинных людей. Только за то, что они были евреями…

Когда я спустился ниже, то увидел, что там сидели двое пьянчуг, один из которых при виде меня закричал: «Эй, как долго тебе пришлось отращивать твою бороду?» Я оглянулся вокруг, но никого не было, чтобы защитить меня. Это же парадокс — я нахожусь на месте увековечивания памяти жертв нацизма и подвергаюсь оскорблениям как еврей! По-моему, это характерное отношение ваших властей к теме Холокоста.