Союз писателей

11.08.2018

Вадим Авва
Латвия

Вадим Авва

Публицист

Поймать ворона

Фантасмагорическая антиутопия о Гульбакаре и грядущей войне

Поймать ворона
  • Участники дискуссии:

    10
    15
  • Последняя реплика:

    больше месяца назад

      

 



Возрастной ценз: 18+, в хорошем смысле этого слова.

Все совпадения событий и персонажей с действительностью случайны и непреднамеренны, как и воля Бога, наделившего человека свободой выбора. Ссылки, эпиграфы и сноски в основном придуманы автором, с глупой целью — развлечь, и только, публику. Книга задумана и написана для того, чтобы ничего и никогда из написанного не имело шансов стать действительностью в будущем, а настоящее было исправлено, хотя автор, в минуты слабости, сомневается, что человеку под силу такой подвиг. Давайте всё-таки все вместе разочаруем его.
 


 

 


М.S. и моим детям посвящается...


«Правда — единственное, на что стоит тратить жизнь».
Гульбакар Хамид-Карзай, персидский философ;
годы жизни и другие его высказывания неизвестны.


 
Бегство. Глава I.

 
«Если в руке оказался топор — стреляй!»
С. Гнойный.
«Государства стреляют ракетами,
а на папертях пистолетами».
Г. C. Кон Фу Ций.



 
 
...
 
В один прекрасный день мы умрём. Не абстрактные все мы, а каждый индивидуально: Петя, Вася, Егор, Изабелла. Именно — прекрасный день. Это стоит понимать буквально. Без разночтений. Суета, работа, голод, страх, ожидание Нового года, дня рождения, похоть и другие страсти заставляют забывать об этом. Скажите — что страшит вас во встрече с Богом? Что плохого в ней? Тем, кто не верит в Него, стоит пенять на себя и лень. Мир — не место для утешений. Обидно? Согласен. Но живём в суете, и особого смысла роптать — нет.

…Прервав поток идиотских, отчасти, мыслей, Антон поднял левую руку — как в голливудских фильмах поднимают её герои, чтобы остановить внезапно случившуюся пальбу или другие неприятности — не сводя при этом глаз со ствола винтовки в руках соседа.

Он понимал: если Марис выстрелит — топор кидать глупо. Процентов cто, сто семьдесят — промахнёшься. С его нееврейским счастьем — это все двести тридцать. Рядом не кричал, а нервно-испуганно икал Максим, в которого, сука, и целился сосед. Какое-то время Марис раздумывал — в кого? — переводя ружьё, пока прицел не остановился на ребёнке.

Времени не стало. Время исчезло как категория. То ли текло, то ли замерло. Окружающий мир окончательно распался на фрагменты, которые невозможно собрать и соединить обратно в целую мозаику. В одном из пазлов Антон видел, как предательски побелел нажимающий крючок ружья указательный палец.

Вдруг… какое идиотское всё-таки слово, это «вдруг»: пошлое и заезженное… но вот именно вдруг, которое, кстати или не кстати, впервые случилось в жизни Антона, из-за спины соседа с воплями вылетела маленькая Магда, повиснув на руке отца. Марис успел нажать курок. Ружьё выстрелило. Пуля ушла в землю. Не раздумывая, что есть силы, автоматически, Антон метнул топор. И... попал!

Железная насадка глубоко, плотно, разрезав плоть, вонзилась в плечо и замерла, остановленная костью. Охнув, выронив ружьё, сосед упал. И время снова вернулось в мир. Оно появилось, соткалось из ничего — как дождь в октябре собирается в стаю из сырого, плотного воздуха.

Перескочив забор, Антон отшвырнул от Мариса Магду, вырвал из тела лезвие. Оно шло тяжело, застряв в человеке, точно в большом полене, наткнувшись на сук. Попытался перевязать рану, чтобы остановить кровь. Выпотрошив в поисках патронов карманы соседа, наткнулся на телефон. Набрал 112, сунул трубку девочке:

— Адрес помнишь?

Та, давясь слезами, кивнула. По крайней мере, ему так показалось.

— Вызывай «скорую».

В руке до сих пор жило ощущение приятно-тяжёлой, шершавой рукоятки топора и самого броска...
 
...

Они действовали так, словно тысячу раз отрабатывали подобную эвакуацию, точнее — бегство. Забрали наличные, компьютер, зарядки для электроники, пару полотенец, запасные джинсы, пару курток, нож, спички, фонарик, ещё какую-то неважную ерунду, старые бумажные карты начала века, паспорта. Даже успели поменять воду и насыпать корма кошке.

Дверь в дом решили не закрывать. Разозлятся — стёкла выбьют или сожгут. Прихватили по дороге две больших бутыли воды, закинули в машину — и через три минуты их в Сангеле не было. «Скорая» всё не ехала. Даже сирены не было слышно. «Много вызовов, экипажи заняты», — мелькнула в голове мысль.

Выбор перед беглецами стоял небогатый. Весь Дубельт — эта узкая полоска суши, зажатая между рекой и морем. Ехать направо, к Ризге — значит, через единственный мост сунуться в рот к дьяволу. Остается попытаться уйти налево, на Венденбаум или Виндендорф, и, если повезёт, не остановят, то мимо Паланги, Каунаса — и дальше в Погалию, а уже потом — в глубокую Европу, где наверняка найдутся варианты затаиться по-настоящему.

Впрочем, точного маршрута в голове пока не было. Дорога покажет. Главное — не попасть под раздачу рьяным и пьяным. Страховку от этого не купишь. А потому — педаль газа до упора в пол, и поехали...

 
Spiridon Sanctus. Глава II.
 
   
«Большинство дураков не только кажутся
дураками, но и являются ими на деле»
Друг Конфуция.

...

Юрка был странным: не сказать — игрушкой деревянной, но что-то около. Высокий, рыхлый, с сердцем, расположенным с неверной, правой стороны. Близорукий, толстые дужки часов… ах, нет! — линзы очков. Застенчивый. Как и положено всем странным — умный, не в житейском смысле, а в ином, в его случае — математическом и физическом смысле. Хорошая жена — и Юрке цены бы не было. Но кто найдёт сейчас хорошую жену для олуха не от мира сего? А потому Юрка и жил, и был — один. Ни одна не выдерживала его полную отрешенность от быта и сосредоточенную мечтательность.

Крики — помой полы, сходи в магазин, у нас нет денег, заработай! — кому-то впиваются в мозг. Мимо Юры слова летели и падали замертво дохлыми мухами, потому что мозг его был занят. Только со стороны казалось, что парень — знойный бездельник, ничего не делает, а только рубится и ещё раз рубится во всевозможные и всеизвестные компьютерные игрушки.

Интересно — чем тупее игра (какие-нибудь «печеньки», например), тем лучше. Когда Юрка спотыкался о такую безделицу, то сидел сутками напролёт, словно любящая мать возле первенца. В итоге обязательно становился чемпионом мира и окрестностей «по печенькам», а после медленно остывал и находил нового фаворита.

Непрерывно «печенясь», Юра думал. В короткие перерывы мог написать по заказу или просьбе малознакомого человека кандидатскую или докторскую, но не колбасу, а диссертацию. Отдать в данный момент находящейся рядом подруге полученные за работу деньги, настроить убитый компьютер, решить нерешаемую задачу или совершить иной поступок, проходящий по категории «это может только Леонёнок»...
 
...

Так было в старших классах школы, институте и сразу после и мало что изменилось за следующие пятнадцать лет... Из-за тотальной погружённости в эти, назовём их неземными, мысли, Юрка так и не окончил один серьёзный московский вуз. Тот самый, из разряда очень престижных, конкурсных, где берут за ум. Поступить поступил легко, а после, как водится, переключился на другое, а на что именно — забыл сказать и профессуре, и друзьям, и родителям. Со временем Антон пришёл к выводу, что фундаментом этой забывчивости являлась жесткая рациональность природной лени. Юра всегда чётко осознавал, что усилия, которые ему будет необходимо приложить для того, чтобы посторонний хоть чуть-чуть въехал в тему, над которой он размышлял, совершенно неадекватны последующему возможному вкладу этого субъекта в его проект. И потому не хотел распыляться. У него не было на это времени да и самолюбия, не поверите — отродясь. Совершенно евангельский, в этом смысле, Юра был человек. Человек, как казалось окружающим, махнувший на себя рукой. Пока в один прекрасный день (не исключено, что это была среда) он не показал им с Эдькой своего Spiridon sanctus.
 
...

Они сидели на лужайке, по случаю Юркиного дня рождения, о чём-то привычно болтая и мило пикируясь. Ждали виновника торжества, который зачем-то приволок и водрузил на стол пыльный комп. На старую яблоню по соседству сел дрозд. Разумеется, тогда никто не придал этому факту значения. Антон и вовсе не заметил птицу. Может, лишь силуэт, боковым зрением. Юрка нажал клавишу Enter, дрозд вспорхнул с ветки и — оказался внутри открытой программы. На картинке экрана дрозд, как две капли похожий на «яблочного», тоже вспорхнул: сперва на ограду, а потом — на набросанные рядом в художественном беспорядке черепа на известной картине Васи Верещагина «Апофеоз войны»; именно такая заставка стояла на экране лаптопа.

Юрка проделал ещё несколько манипуляций. Дрозд превратился в ворона, устрашающе каркнул, поднялся в воздух. Юрка ещё раз брякнул по Enter — и на ветке старой яблони возник ворон. Птица недовольно посмотрела на окружающих — мол, делать не фиг, идиотам — плюнула в их сторону, на свой вороний манер, и улетела.

Антон с Эдиком переглянулись. Внутри Антоши всё замерло, как бывает в предчувствии какой-то главной, невероятно большой, самой большой в жизни удачи. Всё замирает в страхе спугнуть её. Важный, почти ритуальный момент, который нужно выдержать, и Антон это знал. А посмотрев на Эдика, понял, что тот тоже знает эту примету. Выдохнули одновременно:

— Толстый, что это?

 
Бегство. Продолжение. Глава III.


«Мир только кажется слегка сумасшедшим,
на деле он глубоко безумен»
Неопубликованные доказательства
теоремы Ферма.

...

Переезд по Давью в направлении Венденбаума удалось проскочить без проблем. Там висело привычное для этих мест безлюдье. Также быстро удалось свернуть на переход к Виндендорфскому шоссе. Покрутив ручку приемника и не обнаружив «русских станций», Антон врубил официоз — первую программу Галийского радио. Вернее, сперва он попытался послушать частное SWH, но там стоял такой русофобский визг, что хватило десяти секунд, чтобы понять: не стоит заводиться самому и, тем более, нагнетать ситуацию для Максима, который почти свободно понимал галийский.

На первом канале солидные дяди бархатными голосами, под сопровождение национальной и классической музыки, спокойно и уверенно объясняли, почему решение Кабинета министров, во исполнение секретной до сей поры резолюции Еврокомиссии четырнадцать два нуля слеш семь — о конфискации собственности российских компаний, а также об интернировании проживающих и отдыхающих в данный момент в Европе русских по национальности, вне зависимости от их гражданства, а также постоянных жителей и даже лиц этой национальности без гражданства — наиразумнейшее в предлагаемых международных обстоятельствах решение. Оно полностью соответствует Хартии прав человека и второй редакции Устава ООН. «Устав, видимо, тоже вчера приняли», — мелькнула мысль.

Антон давно понял: в мире можно делать всё. Можно безнаказанно сжигать детей и разбивать их головы о мостовую. Главное — чтобы нашлись такие спокойные и уверенные в себе и собственной правоте люди, готовые обстоятельно, взвешенно и аргументировано разъяснить почтенному большинству публики новую истину. А сейчас и люди не требуются. Достаточно программы, алгоритма, вальяжно читающего разными голосами написанные заранее тексты. Голоса могут даже дискутировать между собой и звонить себе в студию. Шизофрения перекочевала из голов отдельных граждан и поставлена на поток. Облеките любую мысль в слова, а после — транслируйте хоть на китайском. И кто-то, похоже, облёк. Через полчаса дороги и радийного гипноза Антону захотелось добровольно сдаться властям во избежание проблем.

«Дикторы» убеждали и в ходе программы убедили, что евролагеря — не хуже евроремонта, а «вшивым», часто запойным, привыкшим к тоталитаризму и лагерям русским будет так и там куда лучше, чем на мнимой свободе. Да и «невшивым европейцам» от того тоже будет лучше. Даже Кате Оступенко, первой и пока единственной галийской чемпионке «Ролан Гаррос», в этих новых евролагерях будет лучше. Питание, наблюдение, лучшие тренеры, собаки на вышках: Ordnung und Frieden.* И, несомненно, если WTF всё-таки примет решение о допуске спортсменов русской национальности на US Open, то Катя там обязательно возьмёт свой второй трофей во славу Галии, которую Тевс свети ун йел то.**

Антону страстно захотелось попасть в машину времени и открутить. Всё открутить назад. Чтобы сосед стрелял и попал. В него. Насмерть. Хотелось спрятаться, раствориться, стать мхом, чтобы никто не нашёл, и там жить. И так жить. Ведь многие, чёрт возьми, живут!..

Отогнать малодушие. Следовало отогнать малодушие. Максимка, вжав голову в шею, сидел на пассажирском сидении насмерть перепуганным воробышком, стиснув побелевшими пальцами икону святого Спиридона, которую они сто лет как привезли с Корфу, и почему-то во время бегства сын схватил со стола именно её.

Антон внутренне чертыхнулся, как делают люди, когда вспоминают что-то крайне важное. Свернул на ближайшую, ведущую в лес грунтовку, а через километр и вовсе съехал с дороги, чтобы, насколько позволил рельеф, объезжая деревья, проехать как можно дальше. Упершись в овраг, заглушил мотор. После повернулся к Максу, крепко обнял и поцеловал сына...

 
* «Порядок и покой»
** «Отец, храни и жалей Галию» — слова гимна республики.



 
Ризга и другие места. Глава IV.

 
«По долинам и по взгорьям шла дивизия и шла».
Революционная песня.

...

Максимка, милый, звонить ни мне, ни бабушке нельзя. Никому нельзя. Включишь телефон — нас найдут. Тогда сюда приедут друзья нашего соседа, злые дяди. Они могут убить и даже пытать. Я не пугаю — зримо объясняю перспективы, то есть возможные последствия необдуманных действий. Ты же, сынок, помнишь — любое действие приводит к определённому результату, так?

Антон старался говорить спокойно, просто и вести себя так, будто ничего необычного в самой ситуации не было. Словно происходящее — норма. Словно с ним самим в детстве подобное случалось сотни раз, дело плёвое. И его папа также часто оставлял Антона в лесу, уходя по своим, чрезвычайно важным папьим делам. Оставлял на день, а то и два. Антон говорил и говорил. И если сперва получалось плохо, то малу-помалу он и сам, в конце концов, начал верить произносимому тексту.

Он рассказывал, что Макс, в отличие от его детства, находится в гораздо лучшем положении, ибо ему придется коротать время не в советской «копейке». В распоряжении Максима — огроменный и вполне комфортный джип компании Роpel. Чем дальше Антон говорил, тем, казалось, фантасмагоричнее и ненормальнее становилась среда вокруг. Ку-ку, стоп, пора бы и остановиться…

— Понимаешь, сынок?

Макс испуганно кивнул.

— Вот вода и печенье. Захочешь кушать — терпи, милый. Мне нужно в город. Забрать у дяди Юры одну штуку, без которой нам живыми никуда не выбраться. А живыми выбраться всё-таки хотелось бы, согласен?

И Максим кивнул ещё раз. Или Антон так понял.

Слышал ли его сын? Кто знает. Однако времени проверять, убеждаться — не было. Время опять изменилось. Стало невозвратным, по плохой, чудовищно-отвратительной привычке оно перетекло из обычных секунд и часов в самый невосполнимый и ценный ресурс и таяло, ещё не начавшись. Антон ощущал это физически. Ровно как и рассказывал Юра, объясняя трансформации, производимые «Спиридоном».

— Сынок, меня не будет долго. Тебе придётся ночевать одному. Не бойся, хищников здесь нет. Бойся людей. Кто-то увидит тебя или ты кого-то — бросай машину. Я вернусь и найду тебя. Сам ни с кем не заговаривай. Это очень важно!!!

Поцеловав Максимку, Антон перекрестил сына и ушёл, стараясь ни о чём плохом не думать и не оглядываться.
 
...

Конец августа радовал Галию бабьим летом. Ласковым, но трепетным. В воздухе носились паутинки и предчувствие грядущих дождей. Вот-вот. Но пока — поживите, поживите, шептала природа, щедро отрезая тепла, которое то ли берегла, то ли прятала до этого целое лето.

Легенда пришла сама. Он едет в столицу. Эдакий галийский лопушок с хутора, благо, натуральная рыжина нивелировала, на взгляд местных жителей, его славянский профиль. Едет в большую Ризгу поглазеть, пощупать последние события, такие же важные, как и пресловутые баррикады, о которых с младенческой поры ему прожужжали уши. Едет поучаствовать в интернировании агрессивных и плохих русских, которых встретить в его краях тяжело. Едет, чтобы потом, длинными зимними вечерами, рассказывать про собственные геройства и годами ходить в сельсовет, выпрашивая льготы и медаль за борьбу с русской заразой, как это до сих пор делает его противный дядька Ансис.

И если не начнут копать, и он не нарвётся на того, на кого не стоило бы, эта нехитрая сказочка могла сойти с рук. А копать, надеялся Антон, пока глубоко не начнут. Не до того. Сейчас все заняты мародёрством, внутри и на всех уровнях, и внешним пиаром. Копать они начнут потом, когда возникнет подполье и сопротивление. Если возникнет. А значит, у него — сутки-двое, максимум. Больше — вряд ли. Больше и Максим не продержится. Нужно во что бы то ни стало найти или Юрку, или «Святого Спиридона», а лучше, конечно, и то, и другое. А уже потом, вместе, искать выход на Эдика. И лучше это делать в Португалии. Где-то там...
...


«Ну и урод! — могла подумать, стоя на двух ногах
и глядя в зеркало, галка. Но не подумала».
Фольклор воронов и ворон.
...

Виндендорфское шоссе, несмотря на рабочий день, пустовало. За холмом с золотым пшеничным полем и классическим пятилатовым пейзажем — мощный дуб на фоне голубого неба — поднимался к солнцу чёрный столб дыма. В прежние времена Антон из любопытства сбегал бы, глянул. Но не сейчас. Он сел на старую остановку, выполненную любовно, во времена исторического материализма СССР, из белого силикатного кирпича. Долгие тридцать лет здесь, в относительной глубинке, в каких-то тридцати километрах от Ризги, так и не убили остатки советской инфраструктуры. Страна была странным сочетанием, немыслимым коктейлем, смесью из средневековых полуганзейских, полушведских названий, русских инвестиций и национального строительства последних десятилетий. Но всё уживалось. И все. До последнего времени.

Когда-нибудь, хорошо бы скоро, скрипнут тормоза, и напротив старой остановки «Пикули» материализуется попутка или рейсовый. Хорошо бы, рейсовый. Он был уверен, что рейсовые автобусы, в отличие от частного и получастного транспорта, шмонать (будет ли шмон, конечно, ещё неизвестно, но береженого бог бережёт) станут меньше, а может, и вовсе сойдёт с рук. По привычке давно бросившего курца Антон сунул в рот травинку, и мысль зашла на очередной круг...
 

Лирическое отступление «Нехорошо врать»,
в рамках текущей главы.
 
«Что это вы несёте — чёрное, квадратное,
похожее на телевизор?» — «Телевизор!»
М. Жванецкий.

...

В голову ворвалась вторая жена. Марина была некрасива и мстительна. Странный у них был брак. Долгий. Чужой. Они не спали вместе семь из десяти совместно прожитых лет. Сейчас, по прошествии времени, стало совершенно непонятно — жили-то зачем? И что это для каждого из них была за жизнь? Зато с той поры и по сей день Антон остро чувствовал этот запах некрасивых, брошенных, точнее, самоброшенных и самоуязвлённых женщин, и никогда не путал его ни с чем — странный запах внешнего уродства и одиночества, которые являются прямым следствием уродства внутреннего, душевного.

Нечто вроде тяжелой болезни, от которой эта категория граждан и не думает лечиться, предпочитая злость и бесконечные манипуляции в среде окружающих. У них всегда виноваты другие. Они — никогда. Они талантливо врут. Искусно, без меры, дальновидно, стараясь не путаться в показаниях. И этим жалким враньём обманывают и обкрадывают в первую очередь себя. Но им кажется — нет. Им кажется — они ведут игру, сдают карты, выигрывают. И ловить их на вранье не нужно, ибо на это уйдёт время, а времени, как всегда, жаль.

У таких нет ни собственных мыслей, ни позиции — лишь поддакивания и пустые цитаты из полых журналов. Нескончаемый фарш одних и тех же дней, мыслей, движений. Зомби. Манипуляторы по натуре, они сами ловятся на манипуляционную банальщину таких же. Люди-прилипалы. Люди-вампиры. Как глисты, которые питаются и отравляют организм, в котором живут своими нечистотами. Но — почему? Почему Марина снова забралась в его голову?

Лицемерие. Оно — ключевое слово. Так же, как лицемерно накручивалась ситуация с его племенем и этнической родиной в ЕС, подло вела себя и Марина, отрывая от него дочку, лишая Максима сестры. Подлость подхватила и окружающая среда, будто это заразная болезнь или эпидемия. Стоп… Хватит. Он мотнул головой, прогоняя опостылевший образ, увидел, как горку перевалил долгожданный автобус.

Ещё нет одиннадцати. Клёво. Пока всё клёво. Если в самом происшествии с соседом, топором, стрельбой и бегством можно было найти светлые стороны, то вот они. Нужно сосредоточиться. Главное, чтобы не выдал акцент! Чёрт! Как он мог забыть? Как мог не продумать? Все шпионы — болваны, палятся на элементарном. Странно мироощущать себя шпионом на родине...

И время, как чеширский кот, снова поплыло и исчезло в нелепой улыбке. Приходилось действовать экспромтом...
 
 
Ризга и другие места... Продолжение. Глава V.
 
...

Дверь автобуса распахнулась. Водитель подозрительно посмотрел на него. Или так показалось?.. Идиот! Это в Ризге он может изображать хуторянина. А здесь? Водитель — местный, автобус — местный, он же наверняка всех здесь знает наперечёт. Чай, Галия — не Китай: любой дурак дураку за версту и виден, и известен.

Ничего лучшего, чем, заикаясь, начать кривить лицо, Антон не придумал. Он срисовал приём давно, в детстве, у одноклассницы мамы. Та пережила блокаду, и во время разговора жуткая гримаса периодически искажала ее очень приятное, доброжелательное лицо. Пару раз этот нехитрый фокус уже выручал его.

Игра строилась на двух вещах. Во-первых, он не был женщиной, то есть не обладал природным очарованием, во-вторых, по старой холостяцкой привычке брился исключительно перед выходом в свет, а это случалось редко. Вот и сейчас седая, с рыжинкой, борода делала его похожим на троглодита. То, что надо, другими словами.

Когда, играя контуженого заику, Антон открыл рот, стал неловко размахивать руками и дышать чесноком в лицо (кто там разберётся — чеснок это или вчерашний перегар), он и сам поверил себе. Притворяться оказалось легче, чем представлялось. Водитель счёл лучшим не исследовать незнакомца — быстро взяв деньги, протянул билет.

На калек и контуженых люди боятся смотреть — то ли стесняются собственного совершенства и благополучия, то ли опасаются, что увечья, подобно вирусам гриппа, передаются воздушно-капельным путём и через взгляды.

Задуманный в последнюю секунду номер прокатил. Это была удача. Второй фарт — полупустой салон. Теперь можно сесть. Удобно. В середине. Одному. Вытянуть ноги. Прислониться затылком к стеклу и закрыть глаза. До Ризги — час, и Антону было над чем поразмышлять...
 
 
Читать дальше: Как управлять Вселенной, если санитары отсутствуют?
                  

Подписаться на RSS рассылку

Метки:

Дискуссия

Наверх
В начало дискуссии

Еще по теме

Александр Артамонов
Россия

Александр Артамонов

Военный эксперт-аналитик

ЕВРОСОЮЗ НЕ ПРОТЯНЕТ И ДЕСЯТИ ЛЕТ

а между нами и Западной Европой будет великая стена

Юрий Кутырев
Латвия

Юрий Кутырев

Неравнодушный человек, сохранивший память и совесть.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЗОР?!

16 марта – день памяти латышского легиона СС.

Елена Фрумина-Ситникова
Канада

Елена Фрумина-Ситникова

Театровед

ПОДУМАЕМ ОБ ЭВТАНАЗИИ?

IMHO club
Латвия

IMHO club

Посольство США украло белорусский флаг в Риге.

Расследование проекта CatOut!

СХВАТКА РОССИИ С ТОТАЛЬНЫМ ЗАПАДОМ

Так суки не успокоитесь пока украинцы живые остаются.

БЕСПИЛОТНЫЕ ЛЮДИ

Дуров передал все сведения о террористах в ФСБ. Владелейц телеграмм продемонстрировал свое отношение к террористам. Сейчас много нового узнают.

ПОЧЕМУ НЕ ЯЙЦА?!

Ну не тупые ли… сколько раз надо написать, что незнакомые линки не кликаю?Хочется написать - пиши. Не хочется - не пиши.

ЛАТЫШСКИЙ ХАМ ПОЛУЧИЛ ВЫСОЧАЙШЕЕ ДОЗВОЛЕНИЕ

Ну как по какому признаку? Кто решил в Прибалтике "революционером" стать, но не сложилось и слиняли, а теперь в России "эксперды по вызову", почти как девочки только конкуренция ж

ДЕЗИНФОРМАТОР!

А в одном предложении?

КОГДА ВМЕСТО ПРИВЕТСТВИЯ ПРОИЗНЕСЛИ СЛАВА УКРАИНЕ

Примерно так и есть... :)Вот, к примеру Голос АмерикиФранция поставит Украине 78 гаубиц CAESAR, стоимостью 390 миллионов евро.Париж также намерен передать Киеву 80 тысяч 155-миллим

Мы используем cookies-файлы, чтобы улучшить работу сайта и Ваше взаимодействие с ним. Если Вы продолжаете использовать этот сайт, вы даете IMHOCLUB разрешение на сбор и хранение cookies-файлов на вашем устройстве.