Хрестоматийный сюжет о противостоянии западников со славянофилами-почвенниками известен каждому со школьной скамьи. Не будет сильным преувеличением утверждать, что практически вся духовная, политическая и интеллектуальная жизнь России на протяжении последних нескольких столетий вращается вокруг этих полюсов. 

Меньше внимания уделяется тому, что и внутри самого ориентированного на Запад среза русского общественного сознания кроме радикальных западников, называемых сейчас обычно «либералами», всегда существовала позиция, которую тоже можно назвать “почвенной” или патриотической. 

Сами приверженцы подобных взглядов предпочитали называть себя «консерваторами», как Карамзин. Сегодня эту позицию чаще принято называть «национальной». Иногда и националистической. Хотя иной на ярлык «националиста» может и обидеться.

Но суть не в названии, а в том, что именно восприятие России в качестве неотъемлемой части европейской цивилизации давно является доминирующим среди российских элит, и соперничество придворных «партий» в империи Романовых и «башен Кремля» в пост-советской России сводится по-большому счету к конкуренции между «либерал-западниками» и «национал-западниками». 

Если победа команды Ельцина в начале 90-х был выражением временного доминирования первых, то с «воцарением» Путина вторые значительно поправили свои позиции «при дворе» и первые путинские каденции ознаменовались восстановлением баланса между этими традиционными «кремлевскими башнями».

Внутриэлитная конфигурация стала явно меняться с началом украинского кризиса и последовавших за ним западных санкций против России. Вполне возможно, что вес «национальных» элитных группировок и дальше будет расти за счет оттеснения от принятия решений «либералов». 

Этому способствует и значительное укрепление с появлением в Белом доме Трампа позиций правых националистов в Евро-Атлантике и более, чем вероятное сохранение в обозримом будущем режима санкций. 
 

В этой перспективе представляется небезынтересным иметь хотя бы приблизительное понимание, каковы могут быть последствия сохранения и усиления этой тенденции как для самой России, так и для всего постсоветского пространства.

Несмотря на сегодняшний очередной уход радикального западничества на второй план политической и общественной жизни, что само по себе происходит в России довольно регулярно, его позиция выглядит более последовательной и реалистичной.

Либералы никогда не испытывали особых иллюзий по поводу «европейскости» России и прекрасно сознавали, что “европеизация” означает коренную ломку или даже уничтожение всего, что составляет русский культурный код. Любой либерал-западник если и не признает это открытым текстом, то в душе вполне согласен с русофобским изречением известного европейского интуриста:
 

«Здесь все нужно разрушить и заново создать народ»

(Маркиз де Кюстин. Николаевская Россия)

Причем совершенно не предполагается, что в такой пересобранный на руинах России новый уже «правильный» европейский народ войдет все население страны. Вовсе нет. Россия слишком велика, чтобы интегрировать ее в западную цивилизацию целиком. 

Это может быть только избранный народ «белых сахибов», призванный господствовать над безгласной массой “азиатов”, нечто вроде аналога польского «народа шляхетского», удобно устроившегося на шее массы подневольных «хлопов». 

По этой же причине — целиком Россию в Европу не возьмут — радикальные западники в Петербурге и в Москве всегда благоволили к национализму украинскому, белорусскому и им подобным сепаратистским движениям.
 
Это почти постоянное пребывание в состоянии национально-озабоченной экзальтации мешает им видеть двусмысленность их собственной повестки в России.

Ведь если Россия является, как им кажется, «неотъемлемой» частью Европы, то почему ей постоянно приходится то “прорубать” туда «окно» туда, то «возвращаться в европейский дом»? 

Патриоты-западники бывало пускали весь традиционный русский уклад под бульдозер «европеизации» так грубо, на что у ненавидимых «патриотами» радикальных на словах либералов никогда не хватало духу. 

Достаточно вспомнить ставивших страну «на дыбы» Петров-реформаторов — Алексеевича и Аркадьевича. Но Петра Аркадьевича, уничтожавшего такое исконно-русское учреждение, как поземельную общину и расчищавшего тем самым место для импорта с Запада привычного русским элитам, но совершенно чуждого народным массам института частной собственности, сегодняшние «национально-мыслящие» почему-то держат за знатного «охранителя» и «борца со смутой».

Национал-консерваторы, пытающиеся сегодня создать культ Столыпина, лепя из него пророка  будущей буржуазной русской нации, чье неизбежно блестящее будущее похоронили злодеи-большевики, склонны уходить от вопроса: а кто должен был войти в эту проектируемую столыпинскими реформаторами русскую нацию. 

А вот правая буржуазия, с восторгом поддержавшая столыпинские реформы, иногда бывала более прямодушна. В 1906 году группа московских миллионеров откровенничала в журнале «Экономист»:
То есть «опорой престола» должна была стать лишь 1/5 народа! Остальных в образцово-показательную нацию «справных мужичков» брать не планировали. Правда, в итоге «вхождения в Европу» не получилось даже у этой пятой части: буржуазное реформаторство обернулось Русской Смутой.

Также и сегодня после трех десятков лет «реформ» очевиден их итог: попытки строительства нации по европейским лекалам в России приводят не к консолидации общества в единый национальный организм, как это произошло в странах Запада, а к глубочайшему его расколу на европеизированное меньшинство и презираемую им массу остального народа, регулярно получающую от евро-русских уничижительные клички вроде «совков», «красно-коричневых» или «ватников».

Дальнейшее игнорирование этой очевидной истины мечтателями о процветающей буржуазной русской нации — это страусиная политика. От ритуально проклинаемых ими чубайсов-новодворских они отличаются лишь тем, что прячут свое истинное отношение к стране и народу за квази-патриотической словесной мишурой. 
 

По сути своей русский буржуазный националист — это и есть либерал и русофоб, только стыдящийся в этом признаться.

Ощущая шаткость своей позиции эти «застенчивые альхены» пытаются компенсировать ее экзальтированной ультра-патриотической риторикой на грани истерики, сводящейся к проклятиям в адрес украинских националистов за «измену общерусскому единству» и патетическим призывам к белорусам «помнить о своих русских корнях», дабы не оскоромиться соблазном «бандеровщины». 

После 2014 года это стало особенно заметно не только во “внесистемном” националистическом дискурсе, но и в пропаганде прокремлевских СМИ.

Белорусы-то о своих русских корнях не забывают. Но как быть с более, чем сотней евразийских этносов, традиционно объединявшихся вокруг России — от них ведь не потребуешь сертификата на русскость. 

На этот вполне резонный вопрос «русские европейцы» отвечают, что им, мол, достаточно собрать под одной государственной крышей “разделенный русский народ”, включая «отпавшие белорусскую и малорусскую ветви», а жить в одном государстве со «всякими азиатами» они, мол, и не собираются.

Хотя из уст провозглашающих своей целью «русское европейское государство» проклятия в адрес украинских «цэевропейцев» звучат странно. Какой, например, смысл так уж напирать на ту же «общерусскую идентичность», если она оказывается не более, чем одним из ингредиентов общеевропейского цивилизационного варева? 
 

Правда тогда и никаких особых отличий от той ужасной “ереси украинства” у такой евро-русскости не обнаруживается. Бандеровцы ведь так и позиционируют Украину, как «европейскую Русь» — противовес «азиатской Московии».

То есть при ближайшем рассмотрении национализм украинский оказывается ничем иным, как вариацией национализма русского и в целом традиционного для России феномена западничества. 

Только этот его подвид, несмотря на всю свою южнославянскую горячность, оказывается более реалистичным, интуитивно чувствующим, что одной Украине «войти в Европу» проще, чем всей России целиком.

Казалось бы, зачем проклинать евро-украинцев за то, чего жаждешь ты сам? Логичнее тогда попытаться доказать им, что рязанские и вологодские русские — «тоже европейцы». А заодно доказать это всем остальным восточноевропейским националистам и всей Западной Европе. 

Проблема только в том, что за многие столетия это так и не удалось сделать: Европа ни русских, ни белорусов, ни украинцев своими не считает, чтобы там некоторые из нас себе ни воображали.
Максимум, на что Европа была согласна — взять в «европейцы» полонизированную литовско-русскую магнатерию, офранцуженную петербургскую аристократию или теперешних «эффективных собственников».

Да и эти всегда могли и могут рассчитывать только на паспорт европейца 2-го сорта. Даже русское искусство, ранее традиционно относившееся к европейскому, сегодня западные музеи начинают числить по азиатской епархии, как это сделал недавно нью-йоркский Метрополитен-музей.

Дело здесь в одной особенности западной цивилизации. Долгое время она ухватывалась немногими, да и то чисто интуитивно. Появившийся в ХХ веке мир-системный анализ дал ясное научное понимание. Суть выводов, к которым приходит этот анализ, если формулировать их без прикрас, предельно откровенно и даже цинично, вкратце такова. 

Эволюция человеческого рода привела к тому, что с некоторого момента он превратился в глобальную экологическую систему со своими пищевыми цепочками. В роли жертв в этих цепочках выступают самые отсталые и слаборазвитые народы и страны, в роли хищников — прогрессивные и высокоорганизованные. И на вершине пищевой цепи глобальной человеческой экосистемы оказался Запад — самый сильный и приспособленный хищник.

Заложивший основы мир-системного подхода Освальд Шпенглер, с чуждой особых политесов тевтонской прямотой провозглашал право западного Herrenvolk грабить всех вокруг:
 
Если не вдаваться в моральные оценки такой позиции, то становятся понятными причины, по которым мечты наивных энтузиастов «вхождения в общеевропейский дом» не могут воплотиться в реальность. 

Законы взаимодействия в популяциях, описанные математиками Вито Вольтеррой и Альфредом Лоткой, гласят, что средняя численность хищников всегда ниже средней численности их жертв. Если все «внешнее» по отношению к Западу человечество рассматривается им, как своя «территория охоты», то население этих незападных территорий всегда должно быть бóльшим, чем население самого Запада.

Интеграция любой «внешней» страны в Европу означает для европейских «господ-добытчиков» сокращение их, грубо говоря, кормовой базы, что по понятным причинам не может вызывать у них особого энтузиазма. Для такой интеграции-европеизации требуются уважительные причины: к примеру, ослабить конкурента с прицелом на доведение его в перспективе до состояния удобной для поглощения жертвы.

Этим можно объяснить принятие в члены западной цивилизации таких, находящихся на пограничье с враждебным советским лагерем изначально незападных стран, как Япония, Южная Корея или более позднюю вестернизацию пояса восточноевропейских лимитрофов. 

В случае же с Россией такой уважительной причины у Запада нет. Ее рынок и ресурсы слишком велики. Признать ее «своей» целиком означает весьма значительное сокращение кормовых территорий, а никакой видимой причины так затягивать пояса западные «господа-добытчики» не видят. Во всяком случае пока.
 

Что же в этих условиях может означать для будущего России сохранение доминирования национал-консервативной башни Кремля? Судя по всему, она способна реализовывать несколько сценариев.

☞ Это может быть продолжение привычного курса на «вхождение в мировую цивилизацию», что в реальности будет означать попадание абсолютного большинства населения России на стол «господ-добытчиков» в качестве обеда.

☞ Другим вариантом может быть попытка самоизоляции. Слабым местом этого сценария является его неспособность сохранять долговременную внутреннюю стабильность. Для этого необходим выход на устойчивое сочетание двух параметров: приемлемого уровня жизни народа и жизненных стандартов элиты, сопоставимых с самыми высокими западными, чего российский внутренний рынок по своему недостаточному объему обеспечить не может. Любое же значительное отклонение от этого баланса — то ли ощущение верхами своей «обездоленности» в сравнении с высшими классами Запада, то ли реальное обнищание низов — создаст бреши, через которые Запад будет подрывать стабильность всей системы, играя на противоречиях между верхами и низами.

☞ Третий сценарий может показаться несколько неожиданным, хотя из общей логики действования в русле давно сложившихся на Западе схем он не выпадает. Если джентльмены не желают по доброй воле признать нас своими — заставить их потесниться и захватить себе место среди «белых господ» силой. Или, как метафорически выразился Дмитрий Могильницкий, один из спикеров «ИМХОклуба»:
Признаки того, что какая-то из «кремлевских башен» не прочь начать действовать на международной арене по рецептам «старого дракона», можно увидеть не только высказываниях и текстах некоторых околокремлевских опинион-мейкеров, но и в российском участии в украинском и сирийском конфликтах, и в активизации российских компаний в некоторых странах Третьего мира и связанных с расследованием этой активности медийных скандалах и убийствах журналистов. 
 

По сути, этот сценарий означает, что России надо обзавестись собственным колониальным поясом или, выражаясь еще яснее и циничнее, собственными «неграми», которых можно грабить.

Могут быть разные мнения насчет реализуемости в будущем подобного сценария. Но исторические примеры попыток его реализации в прошлом говорят не в его пользу. Здесь можно вспоминать не только, чем закончились в минувшем веке усилия Германии силой захватить свое «место под солнцем». 

Опыт самой России говорит против. Режим поздних Романовых уже примерял на себе «англосаксонские идеалы», пытаясь вместе со старыми драконами и молодыми хищниками участвовать в империалистическом переделе мира. Закончилось это тем, что народ сказал:
 
Весьма вероятно, что попытка вести себя по-драконьи на международной арене, скорее всего, привела бы к дележке России между драконами более старыми и опытными, не найдись тогда такой организованной силы, как большевики, способной собрать разрушенную страну заново и мобилизовать ее на самозащиту. 

Но история не предоставляет никаких гарантий, что такая сила обязательно найдется в будущем, если народ опять скажет Кремлю: «НАТО до Урала не дойдет, воюйте за свои капиталы сами».

И опять же, если даже получится привить «англосаксонские идеалы» всему населению России, и оно с энтузиазмом ринется устанавливать господство над неграми и папуасами, нет никаких оснований для уверенности, что сами «папуасы» воспримут это новое колониальное иго с бóльшим энтузиазмом, чем привычное евро-американское. Какой смысл менять одного «белого сахиба» на другого?

Все это скорее наводит на мысль, что реализация всех трех вышеперечисленных сценариев «национальной» башни Кремля в перспективе ничего хорошего России и всему Русскому Миру не сулит. Проект евро-русского национально-буржуазного государства, даже если в него включить Беларусь и Украину — это путь к медленной деградации и перевариванию нас Западом-Предейтором.

Нельзя победить Дракона, самим деградировав до драконьего состояния. Но мировой Хищник слишком силен, чтобы благородному рыцарю рассчитывать на победу в схватке один на один. Ему надо объединиться с другими рыцарями: 
 

в одиночку русским против глобального Запада не выстоять. 

Нам нужны наши братья из советской семьи народов: и армяне, и таджики, и узбеки. Не помешал бы союз и с Ираном и с Турцией. И с могучим Китаем разумеется. Всем народам Евразии, Африки, Латинской Америки, оказавшимся под пятой глобального капитала, шанс на свободу и развитие может дать только единство.

Чем более это единство будет свободным от шкурных интересов, национальных эгоизмов и попыток паразитировать друг на друге, тем больше шансы на победу. 

И хотя западный предрассудок, утверждающий «в политике друзей не бывает», успел отравить и наше, бывших  советских, сознание, именно на интеграционные объединения на постсоветском пространстве — Организацию Договора о коллективной безопасности, Евразийский Союз и, прежде всего, Союзное государство России и Беларуси — ложится обязанность показать новый пример дружеских и истинно братских отношений между народами.

Но для этого должна измениться мировоззренческая парадигма в самом локомотиве интеграции — Москве. Западничество, будь оно хоть «либеральным», хоть «национальным», не может быть идеологией борьбы с глобальной гегемонией Запада.