---

Случилось страшное. Опять. Некий радиоведущий признался, что ему «противен белорусский язык» и он это отвращение из-за школьной парты вынес. Книжки плохие, училка страшная — сплошной стресс. Такое бывает, школа у нас затравлена бедностью и бюрократией, склонности к предмету у людей разные.
 

---

Многие посочувствовали, но профессиональный белорусский актив, как обычно в последнее время, начал блажить и строчить жалобы. Работодатель пообещал сурово разобраться.
 
Прочитав весь этот позор, я закрыл глаза — и воображение нарисовало картину. Выходит этот парень и говорит: знаете, ненавижу со школы математику — училка так себе и вообще я больше биологию любил. И на него сразу эта волна слизи. Руку не пожму! Гнать таких надо! Как ты мог?! Мы будем жаловаться!
 
Как-то не очень представляется... Почему? Ну, во-первых, математика — это вам не козявки на маечке рисовать, сами не знаем. А во-вторых, как говорят все лицемеры — это же совсем другое дело. Мова, душа народа! Возродить! Яна, цярплівіца сьвятая, свой ясназорны пройдзе шлях... В общем, порвем за нашу святыню.
 
Простите, но когда я вижу, как над кем-то или чем-то вырастает нимб — очень хочется сбить его из рогатки. Таким плотным комком скептицизма.
 
 
Навошта?
 
Согласно последней переписи населения, белорусский язык в качестве разговорного используют 23% населения, в столице — 5%. Мне казалось, что меньше, но тут Игорь Случак катает жалобы на всех, кто усомнится в потенциале нашего языка, так что пусть будет 23%.
 
Мне честно интересно — а сколько должно быть, чтобы язык считался возрожденным? 35 процентов, или 48, или 62? И почему именно столько? А главное — зачем этим процентам населения переходить на другой язык? Каб чытаць раман «Мова» пра мову і на мове? Боюсь вас разочаровать, но это слабо похоже на мечту.
 
Самый дурацкий ответ на этот вопрос — все должны, потому что вы живете в Беларуси, манкурты!
 

Это потому, что они не могут сказать: вы живете среди нас, поэтому говорите как мы. Большинство ответит: нет, сознательные наши, это вы среди нас — и крыть будет нечем. Отсюда попытка натянуть язык то ли на территорию, то ли на название страны.
 

 
Вообще, если на территорию — неплохо бы еще изучением пары балтских диалектов население обременить. А о том, что есть немало стран, говорящих по-английски и не являющихся при этом Англией, даже вспоминать уже смешно.
 
Самый старый ответ — «Не пакідайце ж мовы нашай беларускай, каб не ўмёрлі!» Богушевича (ака Мацей Бурачок).
 
Сей шляхтич-народник жил в эпоху бума национализмов. По-своему милых, ликвидирующих сословные различия и стремящихся «пригласить массы в историю». Ну и Богушевич пытался их пригласить, рассказывая мужикам, что их «мужыцкая мова» ничуть не хуже остальных.
 
Но в историю их пригласили большевики, для которых индустриализация была важней «матчынай мовы».
 
Прости Бурачок, так получилось. Но мы не умерли, и я надеюсь, тебя это утешит.
 

Микола Ермолович, от которого мы узнали, что «литовцы украли нашу историю», «ВКЛ — белорусское государство» и все такое прочее, выдал самую откровенную версию.
 
В своей самиздатовской Гутарке «Пра мову и каўбасу» он передает нам поучительный диалог с неким Яухимам:
 

— А как сын? Поступил куда-нибудь?
 
— Ага, поступишь тут в Беларуси, когда сюда со всего Советского Союза съезжаются. Понятное дело, нет экзамена по белорусскому языку. Пусть они попробуют поступить в Литве.
 

 
Вот так! Даже и до Яухима Крывеньки дошло, для чего существует родной язык, что отдав его, отдашь и все остальное, не получивши взамен ничего, кроме разве что плохенькой колбасы.
 
Звучит стрёмно, но гораздо ближе к правде — способ сегрегации действительно неплохой. Правда, мы вроде от «понаехавших» сейчас не страдаем. Сами думаем, куда бы при случае ноги сделать.
 
Ну и главный «патриотический» аргумент — чем меньше русского языка, тем крепче наша государственность. Об этом я уже писал — социология говорит нам, что белорусский патриотизм ни разу не языковой. И если он таковым станет, то эта государственность может уплыть от нас, не успеете сказать «гамон».
 
 
Убить быка
 
Признаюсь, у меня есть своя версия, почему некоторым нашим согражданам хочется именно тотального перевода всех остальных на белорусский язык.
 
Недавно на глаза попался фильм о том, с каким фурором среди национально-ориентированной интеллигенции в далеком 1980 году в Витебске состоялась премьера спектакля «Клеменс». Запись самого спектакля я не нашел, но прочитал первоисточник — сказку литовского писателя Казиса Сая. Перескажу вкратце.
 
Жил в одной деревне сиротинушка — творческий интеллигент. Радовал народ музыкой, которую извлекал из чего угодно. Жили они все бедно, но счастливо, пока тупое быдло не решило сменять маэстро на быка-производителя. В прямом смысле не сменяли, но староста ему играть и петь запретил, чтобы скотинку не беспокоить.
 
Бык Клеменс энергично взялся за улучшение генофонда молочного стада (не знаю, как это в спектакле отображали), и стала деревня жить богато, но бездуховно — музыку не слушали, а быка боялись и боготворили.

Так и жили при тоталитаризме, пока расстроенный лабух не порешил-таки старину Клеменса заточкой. Его чуть не линчевали, но потом простили. Тут бы и хеппи-энд, но деревенщина, кажется, уже задумала сменять служителя муз на племенного жеребца.
 
Фанаты аж из Минска гоняли смотреть на эту драму «тонкий индивид посреди быдланов» с фрейдистскими нотками. А поскольку это была белорусская адаптация, туда еще и Короткевича ввернули:
 
Край сагнуўся ў сьпіне,
Край баіцца размовы пра волю,
Край згубіў сваю мову
І матчынай песьні напеў...
Нельга верыць у Бога,
Калі ён такое дазволіў.
Цяжка верыць у люд свой,
Калі ён такое сьцярпеў.
 

Когда читаешь заметные тексты наших интеллигентов-националистов советского периода, очень заметно, как из всех щелей сквозят эти обиды.

На народ, потерявший интерес к продуктам их творчества; на власть, которая недостаточно к ним прислушивается; на страну, которая настолько велика, что милый их сердцу культурно-языковой загончик выглядит оскорбительно маленьким.
 

И как созревает подспудное желание взять быка за рога, а родную нацию — за язык.
 

 
Как сделали после обретения независимости в Латвии. Когда в любое время вас могут проинспектировать на знание языка внезапно нагрянувшие «специалисты» и отстранить от должности, будь вы хоть избранный народом депутат. Вздуть организацию или фирму за иноязычную табличку. И тысячи добровольных помощников будут выискивать «косяки» и сообщать о нарушениях куда следует.
 
Это, кстати, совсем не от Богушевича-Бурачка. Не разрушение перегородок внутри нации и не реабилитация «мужыцкай мовы». Это разделение на меньшинство, которое хранило «матчыну мову», и большинство, которое пошло за быком и продалось за колбасу. И первые будут «исправлять» вторых.
 
 
Прививка 90-х
 
Первая попытка выйти на быка с железкой состоялась в самом начале 90-х, когда творческая интеллигенция волею судьбы оказалась при влиянии. Это когда вроде и не при власти, но Кебич, который у них «маскальскі халуй», подписывает постановление «Вопросы Общества белорусского языка имени Ф.Скорины», обязывавший вертикаль способствовать деятельности этой негосударственной организации.
 
Годом ранее в БССР новый закон сделал белорусский язык единственным государственным. И хотя русскому отводилась невнятная роль «языка межнационального общения», его поджимали во всех буквально сферах.
 
Мы тогда в вузе в конце конспекта заводили «словарик трасянизмов» и дико ржали: мэл, трапка, хишчник... А дядькам и теткам этим немолодым, которых заставляли мучить себя и смешить аудиторию, не до смеха было. Их только референдум 1995-го от этого унижения спас.
 

Злобный бездуховный бычара знатно приложил копытцем — за придание русскому статуса второго государственного проголосовало 4 миллиона граждан из 4,8 пришедших к урнам.
 

И БНФ мог сколько угодно рассказывать, что Позняк не собирается запрещать говорить по-русски. Тысячи малоадекватных «активистов» (да и сам вождь) уже сформировали несмываемый имидж.
 

После этого как будто наступило отрезвление. Те, кто действительно желал возрождения родного языка, стремились «отклеить» его от Народного фронта и политических баталий, сменить имидж и заняться ненасильственной популяризацией среди молодежи — появлялись нишевые сайты, группы, культурное «подполье», все эти татушки-маечки.
 
И это была верная позиция, но как-то ненадолго хватило. Пару лет назад период ненасильственной популяризации закончился, и всё вернулось на круги своя — снова жалобы, угрозы, истерики.
 
И в этой новой реальности, когда говорят о позитивной дискриминации русского: «Это же наша мова! Потерпим-возродим!», я представляю картинку. Метете вы улицы в качестве дворника или вещаете с трибуны в качестве депутата — и тут вылазит какой-нибудь безумец и требует вас «пакараць». Таму што вы імбрык «чайником» назвалі. И это не бред — все по закону, как в Латвии.
 
Думаете, перегиб и до такого не дойдет? Как только где-то открывается возможность снискать дешевую популярность и потешить чувство собственной важности — туда толпой набегают «комсомолецы» с недостатком мозгов, избытком энтузиазма и вытаращенными от усердия глазами. И доводят любое начинание до абсурда.
 
Небезызвестный Игорь Случак уже дошел до травли больного подростка и в сладких снах мечтает о «языковой инспекции» — проверять и наказывать, наказывать и проверять.
 
За дело такие ребята взялись, что разум, совесть и чувство меры там даже рядом не ночевали.
 
Ну, спасибо вам ребята за маленькую прививку 90-х. Уже ведь выросло поколение, забывшее, что такое «национальное возрождение» и чем оно может пахнуть. Теперь будут знать.
         
 

---

 
Читайте также:

Валентин Антипенко. Мова и язык. Загляните себе в душу
Всеволод Шимов. Язык — великий интегратор и великий разделитель
Белорусский язык и русофобия — вещи несовместимые. Суть проблемы
 

---