И было лето, и всё сходило с ума.

И коридор со множеством заколоченных дверей казался длинным и напоминал тоннель. В конце можно было иногда видеть свет. Экономная лампочка барахлила, то включалась, то гасла. Так она экономила. Иногда заходил электрик, и говорил всем, что это цветомузыка, но музыку ещё не привезли, и как только привезут, он с удовольствием её подключит к генератору.

Коридор вёл в комнаты и залы. Комиссия там выдавала Разрешения, а очередь ждала своей очереди. Те, кто стояли за суицидом выглядели победнее тех, кто стоял за эвтаназией. Некоторые многие делали вид, что пришли просто посмотреть.

За бесплатный суицид нужно было заплатить пошлину. Платили её в терминале, к которому тоже стояла очередь. В этой очереди все занимали друг у друга деньги, приторговывали белыми детьми, ссылками на сайты музеев, и отдельными расами. Эти расы когда-то недавно, одаривали отравленными одеялами, лечили опиумом, бесплатно катали на парусных кораблях по океану, били плётками и мыли им ноги.

Пошлина шла на зарплату Комиссии, выдававшей разрешения, содержание коридора, терминала, орудий пыток, и на пенсию электрика.

Очередь за разрешениями на бесплатный суицид продвигалась чуть быстрей очереди на эвтаназию, но никто никому не завидовал. Специальные люди-политики писали очередникам номерки на руках и спорили друг с другом, выясняя, почему статистика народов-эвтаназников опережает статистику народов-суицидников. Споры часто заканчивались конференциями, иногда симпозиумами, и всегда войнами, во время которых, члены Комиссии уходили в оплаченный отпуск.

Иногда, в некоторые заколоченные двери коридора, пытался ломиться какой-нибудь просветитель из числа академиков или святомученников. Таких сразу отводили в комнату с кострами из дров и жёлтой прессы. Комиссия выдавала им разрешения на эвтаназию без очереди.

В коридоре царила атмосфера. Из-за дверей пыточной доносились крики благодарности. С места на место перевозили танки, золото и детей из неблагополучных семей.

Бесплатно разносились пособия по взрывам в общественных местах и экстракорпоральному оплодотворению национальных независимостей, для независимости-неспособных народов. Писались нетрудоёмкие картины, шли танки, летали в космос корабли. Палачи нюхали фиалки и наркотики.

Не всем было что поесть, и попадание в очередь уже воспринималось как счастье.

Раздражали вирусы, они почему-то не радовали очередь и Комиссию. Комиссию понятно, — распространение вирусов со временем могло отменить необходимость выдачи разрешений, что являлось неприкрытой конкуренцией. Раздражение очереди можно было объяснить, только дисциплинированностью в желании уйти из жизни исключительно по разрешению Комиссии.

В очередях пели. Заплывшие жирком и щетиной поп-звёзды пели прямо из своих квартир. Пели, с балконов, запертые изнутри простые люди. Некоторые пели, как бы случайно собравшись группой в фойе, похожем на зал аэропорта.

За коридором всё реже, чтоб не оскорблять очередь, звонили колокола, всё дежурней и стыдливей молились в храмах.

Суббота не скучала за пятницей. Дни не знали, что они дни недели, и что так их назвали люди. Восход-закат, закат-восход, при чём здесь люди?...

Скучали, грустили деньги, по ночам, даже плакали. Им очень не хотелось становиться обыкновенной бумагой. А это уже происходило всё настойчивей. Деньги всегда завидовали воде. Без воды жизнь невозможна, деньги думали, что и без них тоже. Не зря присвоили себе все водяные глаголы.

Они привыкли сливаться в капиталы и потоки, замораживаться и таять, заливать протесты, вливаться в отрасли, течь и утекать, перетекать, закачиваться и перекачиваться, совсем как вода.

То, что можно сосчитать, это не вода. Так и считать в очередях их стали всё меньше и меньше.

Потому и выстроились люди в очереди.

В коридоре нет окон. Кстати, и в комнатах этого здания нет окон, не предусмотрены. А за окном природа. Там бегают белые лоси и такие же тигры, птицы поют сами себе, горы роняют лавины. Ей люди лишни, от нас ей вред один. Между нами и ею стена без окон.

Никто не знает, почему киты выбрасываются на берег и умирают, хотя в океане полно воды и пищи. Никто не узнает, зачем люди выстраиваются в очередь на самоубийство, поюя песни, и считая цветные бумажки.

Сижу Венцом творения, царём природы, и гордо мне есть гречневую кашу!