Как молоды мы были… Часть 2. :: IMHOclub - Территория особых мнений

ИСТОРИИ РИЖАН

30.12.2021

Игорь Зайцев

Как молоды мы были… Часть 2.

Дневник советского моряка, по совместительству – поэта и музыканта

Участники дискуссии:

10

28
Последняя реплика:

больше месяца назад

Дарья Юрьевна, Heinrich Smirnow, Леонид Соколов, Ирина Кузнецова, Сергей Леонидов, Vladimir Kirsh, Юрий Васильевич Мартинович, Иван Киплинг, Михаил Яковлевич Кривицкий, Александр Гильман

Начало тут

В объятиях Шкафа

В назначенный утренний час мы собрались в аэропорту «Рига», счастливые и взволнованные в преддверии предстоящего путешествия...

В нашем экипаже был старший помощник капитана, иначе — старпом, Володя Юдин. Это был очень веселый человек с громовым голосом, окладистой бородой и невиданными габаритами. Я таких больших людей ни до, ни после больше никогда не встречал. У него была кличка «Шкаф».

Вот если кто-то из читателей жил в то замечательное время, обязательно помнит спальный гарнитур "Юбилейный". Почему-то я уверен, что помнит. Это был дефицитнейший комплект мебели, состоящий из двух кроватей, двух тумбочек и большого, неподъемного двух-дверного шкафа. И любая семья мечтала однажды проснуться в окружении вожделенного гарнитура. Я не помню, была ли какая-то другая мебель, но очень хорошо помню, что "Юбилейный" в свободной продаже не продавался. Талоны, то есть права на ее приобретение, могли получить передовики производства, ветераны труда или редкие в ту пору люди все с тем же блатом, связями и деньгами.

Наш милый старпом Володя Юдин был вылитый Юбилейный шкаф, поэтому никакой другой клички у него и быть не могло. При росте свыше двух метров и весе 150 кг это был как раз тот Морской волк, а учитывая его размеры — Морской кит, который так необходим каждому экипажу.

Как правило, ему всегда покупали два билета в самолет, так как на одном месте расположиться ему не удавалось. Да и отечественные стандарты того времени были несколько мелковаты. Да вот незадача, на рейс Рига-Москва лишних билетов не оказалось, и мы с неподдельной тревогой глядели друг на друга гадая, кому же придется сидеть со Шкафом…

Чего больше всего боишься, то и случится — гласит народная мудрость. Ну и, конечно, кто бы сомневался, жребий пал на меня. Даже не жребий, а решение капитана. Да и другое вряд ли можно было ожидать. Во-первых, я был худеньким в то время, во-вторых, это был мой первый рейс, а боевые крещения никто не отменял, ну и в-третьих, я, естественно, своей гитарой еще не успел завоевать уважение и любовь экипажа. Поэтому решение бросить под Шкаф именно меня, было принято с пониманием и одобрением.

Володя, естественно, сел первым. И все мои надежды на посадку, нет, ни самолета, а на посадку на свое место, растаяли как с белых яблонь дым. Места просто не было. Шкаф, конечно, будучи человеком добрым, пытался как можно сильнее вдавиться в предложенное пространство. От его усердия с шумом заскрипели металлические конструкции сидений. Но все тщетно. Добрая стюардесса предложила мне сесть ему на колени, ну хотя бы на время взлета. А потом — до посадки, можно и постоять. Но так опозориться на первых минутах моего первого рейса категорически не входило в мои планы. Надо мной же ребята потом весь рейс хохотать будут…

Пока я мысленно думал что-то не самое доброе о стюардессе, Шкаф вдруг как-то нелепо крутанулся, и я увидел небольшую, совсем небольшую щель между ним и внешним подлокотником кресла. Понимая, что такого случая уже может и не быть, а в противном случае меня просто снимут с самолета и — гуд бай, Америка! — я с какой-то кошачьей изворотливостью кинулся в эту щель. Меня тут же обволокли и поглотили десятки килограммов жировых тканей и мышц нашего старпома. Наши тела зафиксировались, по ощущению – навсегда. Главное было взлететь.

Безусловно, не могло быть и речи о том, чтобы пристегнуть нам какие-то привязные ремни, как требовала стюардесса от пассажиров. Она лучше всех понимала, что мы с Володей, намертво зафиксированы в самолете. Один час двадцать минут полета отделял нас от Москвы. Первые полчаса прошли относительно спокойно, если не считать болевых ощущений от затекшего тела. Шкаф откуда-то сверху регулярно интересовался, как я там. Я ему безумно врал, что, мол, все ок. Как я мог, необстрелянный морячок, жаловаться морскому волку? Стыдно.

Потом начались какие-то хождения по самолету. К старпому подошел капитан с бутылкой коньяка. Немного посмеявшись над телом с двумя головами, спросил, как я. Я наврал ему, что всю жизнь мечтал так летать, но он, перебив меня, спросил:
-Руки, ноги затекли?
-Да,- признался я,- маленько есть.

Прочитав на скорую руку какую-то лекцию о том, что коньяк разгоняет кровь, медики рекомендуют и все такое, он налил два пластиковых стакана почти до краев. Один дал старпому, а второй потянул мне. Левая рука в отличие от правой у меня имела какую-то амплитуду движения, чем я и воспользовался.

Учитывая нашу неповоротливость, без тостов и чоканий, мы выпили до дна. Кровь пошла по венам, разгоняя то, о чем говорил капитан. Все же какой опытный мореход, подумал я. С таким не страшно и в шторм, и бурю. Не останавливаясь на достигнутом, капитан решил, видимо, вообще сорвать у меня крышу своей опытностью, повторив разгон крови в нашем общем организме. Ну, настоящий капитан!
После чего я услышал уже знакомый голос Шкафа:
- Как зовут тебя, юноша?
-Игорь,- смело промолвил я.
-А я, Володя! — Нарушив все элементы субординации, доверительно сообщил он.
-Извините, а отчество? — Поинтересовался я, все же это второй человек на судне после капитана.
-Да не надо отчества, — как бы отмахнулся он. – Зови Володей. На «вы», но без отчества.

Как потом выяснилось, он не любил никакой чопорности. Во всех экипажах его звали просто Володя. И это не мешало ему быть самым уважаемым и авторитетным человеком везде, где бы он не работал.
- Хорошо,- ответил я, уже предвкушая продолжение беседы. Мой сиамский брат все больше и больше начинал мне нравиться. И по-моему, он даже намного легче стал, но в мои, уже тепленькие от конька, мысли вдруг вмешался электронно-казённый голос стюардессы:
-Внимание, просьба всем пристегнуть ремни, через несколько минут мы приземлимся в столице Союза Советских социалистических республик , городе-герое Москве.

Я понимал, что про ремни это не к нам с Володей, а вот про столицу и все прочее мне показалось занимательным. Может, она единственная в нашей стране знала, что Москва это столица нашей родины и спешила поделиться этой новостью с нами, а может….

Тут самолет вздрогнул, колеса поцеловали взлётку, завыли обратные двигатели, заскрипели тормоза и я понял, что все неудобства уже позади. Не без помощи товарищей по команде нас расчленили со Шкафом, мы посмеялись над комичностью ситуации, и в надежде, что снаряд не попадает дважды в одну воронку, пошли в автобус. На трапе меня успел подбодрить Усталый.
-Ничего! До свадьбы заживет. Надеюсь, Вовка тебе ничего не поломал?
Как-то о свадьбе я тогда не думал, но вот оказаться без травм в Токио было, конечно, желательно.

Арфы нет, возьмите бубен!..

До рейса Москва-Токио оставалось часа четыре и мы нашли себе пристанище в одном из ресторанов международного аэропорта «Шереметьево». Там мы с экипажем познакомились уже окончательно. Кто-то кого-то знал ранее, кто-то, как я, был новенький. Мы сдвинули несколько столов и подогреваемые нескончаемым армянским коньяком, который доставал из сумки наш настоящий капитан, превращались в одну большую семью, которой предстоит полгода работать и в горе, и в радости.
Я потом понял, почему капитан так спокойно относился к нашему коллективному пьянству. Он прекрасно понимал, что впереди какое-то время мы будем отдыхать в гостинице. Поэтому риск потери работоспособности экипажа сводился к нулю. Зато привести на судно уже спаенную и споенную дружную команду, было важным делом его морского опыта.

Вообще у моряков даже в советские времена была несколько иная философия жизни и отношения к работе. В рейсе сухой закон, а на берегу — все запреты снимались. Ну, естественно, в разумных границах. Хотя частенько эти границы вероломно нарушались.

Моряки постарше травили байки. Негромко, вполголоса, рассказывали анекдоты про Брежнева и громко про Чапаева, как бы присматриваясь друг к другу. Даже выпивший Усталый не очень противился легкой антисоветчине. После каждого анекдота вскрикивал. как бы надзирательно:
-Эй, вы там, знайте границы!

Но при этом сам заразительно смеялся, что давало невидимую индульгенцию следующему рассказчику. Настроение было прекрасным. И даже те ребята, которые еще несколько часов назад, попрощавшись с женами и детьми на длительный срок, вначале скучающие, уже сейчас в теплой компании друзей становились более веселыми и разговорчивыми. Ну, вот такая морская жизнь… От встречи до встречи. Ну, а мы, холостяки, не обременённые этим, вообще были на грани блаженства и в предвкушении приключений.

Тут Юрий Михайлович обратил внимание остальных на мою персону. Вкратце рассказав мою сценическую биографию, он сообщил, что меня назначает в свободное от работы время руководителем ВИА под названием "Комсомольцы". Раньше такого термина, как "группа" не было. Все коллективы, играющие на электрогитарах, назывались ВИА, вокально-инструментальный ансамбль.

Также он предложил всем, кто умеет хоть на чем-то играть, активно записываться у меня. Записываться стали тут же. За очередной рюмочкой коньяка почти все нашли в себе какие-то музыкальные способности. Наперебой стали рассказывать о своих братьях и друзьях, которые где-то там играли, и что музыка им тоже не чужда. Был парнишка, игравший когда-то на гармошке на свадьбах. Короче, все были готовы на сцену хоть сейчас. Но нашлось и несколько человек, которые действительно, что-то умели.

Даже Шкаф, игравший в школе на пионерском барабане, решительно был готов стать Ринго Старом наших "Комсомольцев". Пионерский барабан и ударная установка, если кто не знает, несколько разные вещи, хоть и ударные. Поэтому, чтобы не обижать теперь уже моего большого друга, я предложил ему играть на малых ударных инструментах, то есть на бубне. Он с радостью и благодарностью согласился, налил всем по полстакана и предложил выпить за блестящую музыкальную жизнь нашего ВИА.

Меня, в принципе, все устраивало, и теплое отношение экипажа ко мне и нашему будущему творчеству, и наличие инструментов, и ребята, умеющие хоть как-то на них играть. Руководство ВИА тоже придавало мне некоторую значимость, хоть и в свободное от работы время. Учитывая, что моя должность судового моториста была одной из последних в ранге экипажа, это как-то компенсировалось.

Устраивало всё, кроме названия — "Комсомольцы". Более глупого трудно было придумать даже в бреду. Я пытался апеллировать с этим к Усталому, врал, мол, есть уже такой ВИА в СССР и тому подобное. Усталый был еще и упрямым и настаивал на своем. Единственной альтернативой предпенсионного политрука была — "Юные комсомольцы". Убитый наповал, я согласился с первым названием, совсем не хотелось спорить со своим работодателем, да еще в самом начале.

Подхваченный экипажем тост за "Комсомольцев", прошел на ура.

ВИА Комсомольцы. Первый состав 1977 г.

За нас и первый класс

Тем временем Шкаф сходил в офис Аэрофлота за билетами. Когда он появился со стопкой продолговатых конвертов, и с широкой довольной улыбкой все поняли, что все хорошо, но не понимали до какой степени.

Есть такое выражение, поперло. Это про нас.

- Вот! Летим! — Подняв веер с конвертами, провозгласил он. — И не просто летим, а первым классом. Самолет ИЛ 62.

Те, кто уже знал классность перелетов, замерли в ступоре. Кто не знал, стали суетливо расспрашивать знающих, что же это такое. Никто из присутствующих, конечно, никогда не летал так шикарно, но были знающие люди, регулярно читающие журналы "Советская авиация", которые и объяснили, что ИЛ 62 один из самых больших самолетов в мире. А первый класс — это специальное обслуживание и сидения по два с каждого бока, трансформирующиеся в большие спальные кровати. Опаньки! Больше всех рад был, наверное, я, расценив это как волшебную компенсацию за предыдущий полет.

Мы дружно выпили за Шкафа, нам почему-то искренне казалось, что он-то и есть тот добрый волшебник, подаривший нам этот комфорт. Потом все же появился вопрос о столь заоблачной щедрости нашего пароходства, нам, скромным морячкам.

Оказалось, все банально просто. Почти весь первый класс был забронирован какой-то иностранной делегацией. Бронь в последний момент сорвалась, а мест в «экономе» уже не было. Пару звонков из Министерства морского флота в Министерство гражданской авиации легко определили наше место под солнцем и в салоне самолета. Последовали здравницы и тосты за эти доброжелательные к нам министерства. И не знаю, чем бы уже кончилось наше затянувшееся застолье, если бы не объявили посадку, и мы счастливые и довольные побрели на спецконтроль. Впереди 10 часов полета в первом классе самого большого самолета.

Продолжение следует