НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ :: IMHOclub - Территория особых мнений

ЛИТВА. ПРАВОЗАЩИТА

06.02.2023

Альгирдас Палецкий

Писатель, журналист

НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ

Часть VIII

Участники дискуссии:

0

0
Последняя реплика:

начало

Часть Iя. Предисловие

Часть II КОНТРАСТЫ 528-го ДНЯ

Часть VII

….После обеда позвонил родителям. Суд завтра будет на удалении. Тоже вариант.

Все еще остаюсь доверчивым, склонным верить и доверять. А нужно все время говорить — нет, нет, нет.

Папа Франциск: «Не надо делить людей на верующих и неверующих — все мы человечество». Это значит переступить христианство.

20.03.2020. 511-й день. Из-за карантина родных не увижу весь март. А может быть, и весь апрель. Тотальная изоляция. Ничего, держимся. Цель ясна.

Когда у тебя разными способами отнимают сон, а тем самым и отдых, что делать? Двигаться вперед, даже на второй скорости.

21.03.2020. 512-й день. Опять простыл. Утром не пошел на прогулку. Спал на куртке — мягче. Вчера мало поработал из-за самочувствия. Сегодня то же самое.

28.03.2020. 519-й день. Какое самочувствие у тех, кто осужден пожизненно? Особенно у тех, кто не виновны? Или засунуты в камеры величиной со шкаф? Или в капсулы немного больше самой кровати? Что чувствуют под физическими или психическими пытками, например, когда методично капают капли воды на темечко? Люди выдерживают все, когда осознают, что они крепки, что силы у них безграничны.

04.04.2020. 526-й день. Вчера перевели в 61-ю камеру, потому что попросил — из той маленькой, размером с купе. Сначала получил побольше — 5-ю, но кровать там дырявая и узкая, невозможно спать. И окно в ней совсем дырявое в самом углу, поэтому камера темная. Тогда дали эту, 61-ю. Уже как два купе. Кровать даже не на металлическом, а на деревянном основании. Окно закрывается. Пока один. Несколько дней из-за бессонницы почти не читал и не писал. Теперь пишу.

[Комментарий: это была последняя тюремная запись в дневнике. 6 апреля 2020 г. (на 528-й день заключения). Апелляционный суд Литвы принял постановление выпустить меня под домашний арест, обязав надеть электронный браслет и изъяв личные документы.]

07.04.2020. После тюрьмы первая ночь дома. Вчера выпустили примерно в 17:00. Сказали, свободен, иди, до 24:00 обязан предстать перед полицией в Вильнюсе, там надеть на ногу электронный браслет. И все. Итак, я, этот «особо опасный преступник», «который только и думает, как бы сбежать за границу», был запросто выброшен на улицу — без сопровождения, полиции — мог идти на все четыре стороны. С 17:00 до 19:00 просто был на улице с вещами и прогуливался по улице у тюрьмы, пока из Паланги не приехали родители.

ДЕЛО НАШЕПТАЛИ ШЕПТУНЫ

«Книга» — слово русского происхождения. [На литовском языке «книга» — knyga.] Поэтому, разумеется, слово подозрительное. Именно поэтому книги и их пишущих необходимо запретить. Книги опасны не только самим содержанием, но и самым этим чуждым словом. Его необходимо заменить на слово наших союзников — «book». Бук. [Литовское слово «bukas» означает «тупой».]

Из приказов Полиции Мыслей

Государство без справедливости — только шайка разбойников.

Аврелий Августин (IV в.)

Если «в начале было Слово», тогда начнем с тех слов, которые чаще всего употребляются в деле: разведка, шпионаж. Агент нашей страны — это, безусловно, разведчик. А если другой страны — это уже шпион. Агент нашей страны благородно оглядывается, орел. Чужой только шпионит, а в переводе на литовский язык — разнюхивает, как хомяк. Надо бы для шпионов ввести градацию, а то как-то неудобно и американских, и китайских агентов одинаково называть шпионами. Американцы если и разнюхивают, то все- таки как-то благороднее, возвышеней.

Когда-то, в конце XX века, я девять лет трудился в одной службе, правда, не секретной, но и не публичной, а, скажем, публично-секретной, специфической — дипломатической. Дипломаты ведь тоже ищут информацию, а кое-кто ее и разнюхивает, когда их посылают за границу. Они там, в посольствах, на переговорах или приемах, неизбежно сталкиваются и со своими родными разведчиками, и с чужими шпионами, и тоже иногда становятся мишенью вербовки.

Их (дипломатов) обучают, как выявить попытку вербовки и как реагировать. Поэтому мне теперь и смешно. Уже давно известно, что нашу разведку или иностранную шпионскую сеть интересуют более или менее влиятельные деятели властного или чиновнического аппарата — именно у них есть ценная информация.

Именно среди них и следует искать потенциальных шпионов. А какой ценной информацией мог владеть или какую мог собрать я — диссидент de facto? То есть тот, кто отрезан от источников информации и находится под постоянным присмотром спецслужб.

Мой опытный адвокат, слушая обвинительную речь прокуратуры, не сдержался и стал смеяться. Оскорбленный официальный обвинитель отреагировал: «Адвокат, это вам не анекдот». А не является ли анекдотом то, что все дело основано на клевете одного-единственного и особо заинтересованного свидетеля? Того, который обвиняется в сборе снимков детской порнографии...

Юмор — дело серьезное: он и воображение развивает, и расслабляет, прекрасное оружие по мнению классика: смеясь, люди прощаются с прошлым. Добавил бы: и встречают будущее, которое обычно мало чем (по существу) отличается от прошлого. Но пора вспомнить, как это прошлое зашло ко мне в гости.

ЩЕДРОЕ МЕНЮ ПОДОЗРЕНИЙ

Сотрудники полиции постучались в мой дом поздним октябрьским вечером 2018 года, примерно в десятом часу, когда семья готовилась ко сну. Повечеряли до пяти часов утра. Роясь в моих дневниках (настоящие шпионы обязательно фиксируют все свои мысли и действия в дневниках!), в шкафах и мусорных ящиках, вручили мне тройное подозрение.

Первое звучало так: «Для российской разведывательной организации» (почему же тогда конкретно не назвали для какой именно?) собирал информацию о. состоянии здоровья Юрия Меля, да еще и с целью фальсификации для перевода его в дальнейшем под домашний арест.

Кто не слышал, то Ю. Мель, как бывший военнослужащий СССР, участник вильнюсских событий в январе 1991 г., в это время был судим в Литве. Интересно. Оказывается, что шпионство в крупнейших, да и других иностранных государствах накапливает свои ресурсы в первую очередь для того, чтобы выяснить сведения о состоянии здоровья того или другого своего гражданина, находящегося в заключении за границей, и чтобы потом эти сведения сфальсифицировать, а уж затем требовать для него домашний арест.

Но вот в чем дело: в печати уже давно прошла информация, что у Ю. Меля диабет. Поэтому ни у кого не было необходимости выдумывать ему какую-то новую болезнь, если он ею и так болеет.

Второе подозрение звучало так: «Для российской разведывательной организации искал частную информацию о сотрудниках правоохранительных органов, расследовавших дело о январских событиях». И опять не указано, какая конкретно разведывательная организация меня направила это сделать? И зачем ей это?

Но, если хорошенько подумать, так нет разницы, какой конкретно российский шпионский орган дал задание и с какой целью. Ведь если ты осмеливаешься проводить журналистское расследование событий января 1991 года, если планируешь опубликовать об этом книгу, ты уже, само собой разумеется, тип подозрительный.

И наконец — вот оно, самое громкое третье подозрение, просто номинант вечернего конкурса подозрений: «Планировал захватить в заложники Аудрюса Буткявичюса»... бывшего министра охраны края Литвы. Логика в этом случае непробиваемая: если ты по поручению иностранного шпионского органа разнюхиваешь данные о состоянии здоровья того или иного заключенного или начинаешь интересоваться делом о январских событиях, тогда следующим логическим твоим шагом станет похищение заложника.

В таком случае шпионский орган дает тебе винтовку, гранату, сообщников, вертолет с пилотом, средства слежения за жертвой, и в какой-то день ты эту жертву похищаешь и доставляешь туда, куда надо. Или сразу начинаешь требовать за нее выкуп: «Предоставьте мне сфальсифицированную справку о состоянии здоровья заключенного Х. Для этого у вас один час. Иначе жертве конец».

Это последнее подозрение в «терроризме» тихо испарилось из списка подозрений через месяц или два. Прокуратуру, видимо, посетило, наконец, некоторое сомнение по поводу моих способностей к терроризму и шпионству. Поэтому она постаралась побыстрее об этом эпизоде забыть.

Но для нее самой, в самом начале моего ареста, такое выдвинутое подозрение, широко разрекламированное для общества, было как нельзя кстати. По-видимому, прокуратура тем самым намеревалась повлиять не только на общество, но и на тех судей, которые решали, согласиться ли с просьбой изолировать меня еще до начала судебного разбирательства. Мол, известно, кто такой этот Альгирдас Палецкис — он еще и «террорист — захватчик заложников».

ИМЕЙ ТОЛЬКО ОДНУ КНИГУ

Так что же нашла полиция в доме во время обыска? Ключи от вертолета? Настоящую или сфальсифицированную историю болезни Ю. Меля или хотя бы малейшую информацию об этом? Нет, не нашла ничего.

Или данные о сотрудниках правоохранительных органов Литвы — частные или, в крайнем случае, служебные? Нет, не нашла.

Тогда, может быть, нашли другую относящуюся к шпионажу информацию? Шифры? Коды? Списки агентов, помощников-курьеров? Или информацию о закулисье внутренней и внешней политики Литвы? А может, рацию? Ну если не рацию, так специально закодированные компьютеры? А если не их, тогда специальные телефоны?

Или особо защищенные электронные носители информации — специальные USB, дискетки и т. п.? Или хотя бы сейф? Ну, если не его, так какой- нибудь тайник, отверстие в стене или дырочку в паркете? Нет. Только упомянутые мною дневники «шпиона», так как все самые изощренные шпионы все фиксируют в дневнике, чтобы всех ввести в заблуждение...

Поэтому полицейские унесли и долгие месяцы изучали несколько мешков моих записных книжек и тетрадей. А я с 1978 года, когда мне только стукнуло семь лет, с самого детства, с помощью дневников «шпионил» и за окружением, и за собой. Это, видимо, новый вид шпионажа — автошпионаж. «Задание» мне тогда дал Отец, чтобы я совершенствовал язык. На всякий случай допросить надо бы и его.

И полицейские Отца допросили. Потому что из моего дома они унесли шесть или семь отцовских записных книжек. Долгие месяцы они исследовали, разбирали, пытались отгадать загадку, почему они испещрены не моим, а чужим, уже выцветшим почерком, почему они выглядят какими-то старыми. Несмотря на то, что во время обыска в моем доме я им говорил: это записи моего Отца, бывшего когда-то депутатом Верховного Совета ЛР, написанные на различных заседаниях, совещаниях, мероприятиях 30 лет назад, в судьбоносный для Литвы период. До ареста — по просьбе Отца — я переписывал их в компьютер. Он готовил публикацию для печати о тех исторических событиях. Отец на допросах был вынужден объяснять, что это его личные записи, где точно отмечены места заседаний и мероприятий, они датированы 1990-1992 годами, указаны даже часы — неужели с первого взгляда не ясно, что эти записи не имеют ничего общего с делом? Только спустя примерно полгода с момента изъятия записей, после нескольких просьб, они были возвращены их хозяину.

Во время обыска несколько полицейских в поисках секретных записок или кодов перерыли все мои и семейные книги, а один из них, видимо от усталости, съязвил: «Зачем вам столько книг?» А что, ведь он прав. Зачем мне столько книг? Книга — это вещь, а вещами не надо заваливаться. Это мещанство. Ведь у тебя, человек, есть один холодильник. Одна микроволновая печь, один пылесос. Так зачем тебе много книг? Имей одну.

Вот только надо будет решать, какую из них оставить, а какую выбросить или, еще лучше, от греха подальше, сжечь все остальные как лишние или потенциально опасные. Может, все-таки оставлю «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Это, пожалуй, самая правдивая книга. И буду прав. Потому что вскоре прокуратура ни с того ни с сего придумала, что якобы «во время обыска А. Палецкис уничтожал документы».

НОЖ, КРОВЬ И КОЛБАСА

Видимо, прокурор Вильма Видугирене не знает, что такое обыск. Обыск — нежная процедура, во время которой несколько вооруженных сотрудников бдительно наблюдают за обыскиваемым лицом и ему разрешается разве что тихо и спокойно дышать. Если пошевелишься, то не делай резких движений.

Верно, полицейские позволили мне нечто большее (сильно рискуя своим здоровьем или, по крайней мере, карьерой): я получил право сжевать последний домашний бутерброд перед тем как распробовать «баланду» в заключении. Это могло иметь трагические последствия — сотрудник (вовремя) заметил на кухонном столе нож. Наши взгляды встретились. Запахло кровью. Все решали микросекунды. Запахло колбасой. Он улыбнулся. Я тоже. Мы оба облегченно вздохнули.

Какие документы я мог уничтожить? За это меня самого тут же уничтожили бы. Прокурор свое утверждение — «во время обыска уничтожал документы» — пыталась обосновать тем, что в моем кабинете нашли несколько неизвестно когда порванных бумаг.

Видимо, какой-то закон или распоряжение, запрещающий в Литве рвать бумаги, принят совсем недавно. Бросать их в мусорное ведро у рабочего стола также запрещено. Необходимо все свои старые ненужные бумаги отнести в специальный орган — «Комиссию по проверке выбрасываемых бумаг». Комиссия призвана выяснить, нет ли в информации и записях преступного умысла.

Может быть, те, еще до обыска разорванные бумаги — шпионские коды, или, еще страшнее, — информация о здоровье Ю. Меля? Следователи по делу не поленились и их склеили, поиграли в пазлы. Так что же у них сложилось? Получился секретный и важный документ. Это был... список школьников и студентов Литвы, которые в 2017 году выразили желание принять участие во Всемирном фестивале молодежи в Сочи.

Фестиваль этот проводится с послевоенного времени и каждый раз на другом континенте (в Праге, Вене, в Алжире, Претории, Кито.). Но существенная ошибка фестиваля была в том, что в 2017 году решено было провести его в Сочи. Преступление Сочи состоит в том, что он находится на территории России. Если бы Сочи находился в другом государстве, тогда я мог бы со спокойной душой выбросить список школьников в мусорное ведро и никакого преступления не было бы.

Но следователи по делу и нанятые ими эксперты по географии в результате нескольких месяцев исследований доказали и неоспоримо подтвердили, что Сочи — на территории России. И в этом месте я уже не мог с ними спорить. Против фактов не повоюешь. Руки опустились. В преступлении сознался. Признался и в том, что я завербовал всех внесенных в список школьников и студентов для выполнения заданий иностранных разведок.

А прочитанная мною в Сочи лекция по политологии об отношениях Запада и Востока была всего лишь прикрытием. Прикрытием стал и тот факт, что знакомый из команды организаторов фестиваля обратился ко мне с просьбой пересмотреть список школьников и студентов Литвы, зарегистрировавшихся на это мероприятие по интернету, и выяснить, кого я мог бы рекомендовать для участия в дискуссиях за круглым столом.