ЛИТВА. ПРАВОЗАЩИТА

06.02.2023

Альгирдас Палецкий
Литва

Альгирдас Палецкий

Писатель, журналист

НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ

Часть VIII

НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ
  • Участники дискуссии:

    0
    0
  • Последняя реплика:


начало
….После обеда позвонил родителям. Суд завтра будет на удалении. Тоже вариант.
Все еще остаюсь доверчивым, склонным верить и доверять. А нужно все время говорить — нет, нет, нет.
Папа Франциск: «Не надо делить людей на верующих и неверующих — все мы человечество». Это значит переступить христианство.

20.03.2020. 511-й день. Из-за карантина родных не увижу весь март. А может быть, и весь апрель. Тотальная изоляция. Ничего, держимся. Цель ясна.
Когда у тебя разными способами отнимают сон, а тем самым и отдых, что делать? Двигаться вперед, даже на второй скорости.

21.03.2020. 512-й день. Опять простыл. Утром не пошел на прогулку. Спал на куртке — мягче. Вчера мало поработал из-за самочувствия. Сегодня то же самое.

28.03.2020.  519-й день. Какое самочувствие у тех, кто осужден пожизненно? Особенно у тех, кто не виновны? Или засунуты в камеры величиной со шкаф? Или в капсулы немного больше самой кровати? Что чувствуют под физическими или психическими пытками, например, когда методично капают капли воды на темечко? Люди выдерживают все, когда осознают, что они крепки, что силы у них безграничны.

04.04.2020. 526-й день. Вчера перевели в 61-ю камеру, потому что попросил — из той маленькой, размером с купе. Сначала получил побольше — 5-ю, но кровать там дырявая и узкая, невозможно спать. И окно в ней совсем дырявое в самом углу, поэтому камера темная. Тогда дали эту, 61-ю. Уже как два купе. Кровать даже не на металлическом, а на деревянном основании. Окно закрывается. Пока один. Несколько дней из-за бессонницы почти не читал и не писал. Теперь пишу.
[Комментарий: это была последняя тюремная запись в дневнике. 6 апреля 2020 г. (на 528-й день заключения). Апелляционный суд Литвы принял постановление выпустить меня под домашний арест, обязав надеть электронный браслет и изъяв личные документы.]

07.04.2020. После тюрьмы первая ночь дома. Вчера выпустили примерно в 17:00. Сказали, свободен, иди, до 24:00 обязан предстать перед полицией в Вильнюсе, там надеть на ногу электронный браслет. И все. Итак, я, этот «особо опасный преступник», «который только и думает, как бы сбежать за границу», был запросто выброшен на улицу — без сопровождения, полиции — мог идти на все четыре стороны. С 17:00 до 19:00 просто был на улице с вещами и прогуливался по улице у тюрьмы, пока из Паланги не приехали родители.

ДЕЛО НАШЕПТАЛИ ШЕПТУНЫ
«Книга» — слово русского происхождения. [На литовском языке «книга» — knyga.] Поэтому, разумеется, слово подозрительное. Именно поэтому книги и их пишущих необходимо запретить. Книги опасны не только самим содержанием, но и самым этим чуждым словом. Его необходимо заменить на слово наших союзников — «book». Бук. [Литовское слово «bukas» означает «тупой».]

Из приказов Полиции Мыслей
Государство без справедливости — только шайка разбойников.
Аврелий Августин (IV в.)

Если «в начале было Слово», тогда начнем с тех слов, которые чаще всего употребляются в деле: разведка, шпионаж. Агент нашей страны — это, безусловно, разведчик. А если другой страны — это уже шпион. Агент нашей страны благородно оглядывается, орел. Чужой только шпионит, а в переводе на литовский язык — разнюхивает, как хомяк. Надо бы для шпионов ввести градацию, а то как-то неудобно и американских, и китайских агентов одинаково называть шпионами. Американцы если и разнюхивают, то все- таки как-то благороднее, возвышеней.
Когда-то, в конце XX века, я девять лет трудился в одной службе, правда, не секретной, но и не публичной, а, скажем, публично-секретной, специфической — дипломатической. Дипломаты ведь тоже ищут информацию, а кое-кто ее и разнюхивает, когда их посылают за границу. Они там, в посольствах, на переговорах или приемах, неизбежно сталкиваются и со своими родными разведчиками, и с чужими шпионами, и тоже иногда становятся мишенью вербовки.

Их (дипломатов) обучают, как выявить попытку вербовки и как реагировать. Поэтому мне теперь и смешно. Уже давно известно, что нашу разведку или иностранную шпионскую сеть интересуют более или менее влиятельные деятели властного или чиновнического аппарата — именно у них есть ценная информация.
Именно среди них и следует искать потенциальных шпионов. А какой ценной информацией мог владеть или какую мог собрать я — диссидент de facto? То есть тот, кто отрезан от источников информации и находится под постоянным присмотром спецслужб.

Мой опытный адвокат, слушая обвинительную речь прокуратуры, не сдержался и стал смеяться. Оскорбленный официальный обвинитель отреагировал: «Адвокат, это вам не анекдот». А не является ли анекдотом то, что все дело основано на клевете одного-единственного и особо заинтересованного свидетеля? Того, который обвиняется в сборе снимков детской порнографии...
Юмор — дело серьезное: он и воображение развивает, и расслабляет, прекрасное оружие по мнению классика: смеясь, люди прощаются с прошлым. Добавил бы: и встречают будущее, которое обычно мало чем (по существу) отличается от прошлого. Но пора вспомнить, как это прошлое зашло ко мне в гости.

ЩЕДРОЕ МЕНЮ ПОДОЗРЕНИЙ

Сотрудники полиции постучались в мой дом поздним октябрьским вечером 2018 года, примерно в десятом часу, когда семья готовилась ко сну. Повечеряли до пяти часов утра. Роясь в моих дневниках (настоящие шпионы обязательно фиксируют все свои мысли и действия в дневниках!), в шкафах и мусорных ящиках, вручили мне тройное подозрение.

Первое звучало так: «Для российской разведывательной организации» (почему же тогда конкретно не назвали для какой именно?) собирал информацию о. состоянии здоровья Юрия Меля, да еще и с целью фальсификации для перевода его в дальнейшем под домашний арест.

Кто не слышал, то Ю. Мель, как бывший военнослужащий СССР, участник вильнюсских событий в январе 1991 г., в это время был судим в Литве. Интересно. Оказывается, что шпионство в крупнейших, да и других иностранных государствах накапливает свои ресурсы в первую очередь для того, чтобы выяснить сведения о состоянии здоровья того или другого своего гражданина, находящегося в заключении за границей, и чтобы потом эти сведения сфальсифицировать, а уж затем требовать для него домашний арест.

Но вот в чем дело: в печати уже давно прошла информация, что у Ю. Меля диабет. Поэтому ни у кого не было необходимости выдумывать ему какую-то новую болезнь, если он ею и так болеет.
Второе подозрение звучало так: «Для российской разведывательной организации искал частную информацию о сотрудниках правоохранительных органов, расследовавших дело о январских событиях». И опять не указано, какая конкретно разведывательная организация меня направила это сделать? И зачем ей это?

Но, если хорошенько подумать, так нет разницы, какой конкретно российский шпионский орган дал задание и с какой целью. Ведь если ты осмеливаешься проводить журналистское расследование событий января 1991 года, если планируешь опубликовать об этом книгу, ты уже, само собой разумеется, тип подозрительный.

И наконец — вот оно, самое громкое третье подозрение, просто номинант вечернего конкурса подозрений: «Планировал захватить в заложники Аудрюса Буткявичюса»... бывшего министра охраны края Литвы. Логика в этом случае непробиваемая: если ты по поручению иностранного шпионского органа разнюхиваешь данные о состоянии здоровья того или иного заключенного или начинаешь интересоваться делом о январских событиях, тогда следующим логическим твоим шагом станет похищение заложника.

В таком случае шпионский орган дает тебе винтовку, гранату, сообщников, вертолет с пилотом, средства слежения за жертвой, и в какой-то день ты эту жертву похищаешь и доставляешь туда, куда надо. Или сразу начинаешь требовать за нее выкуп: «Предоставьте мне сфальсифицированную справку о состоянии здоровья заключенного Х. Для этого у вас один час. Иначе жертве конец».
Это последнее подозрение в «терроризме» тихо испарилось из списка подозрений через месяц или два. Прокуратуру, видимо, посетило, наконец, некоторое сомнение по поводу моих способностей к терроризму и шпионству. Поэтому она постаралась побыстрее об этом эпизоде забыть.

Но для нее самой, в самом начале моего ареста, такое выдвинутое подозрение, широко разрекламированное для общества, было как нельзя кстати. По-видимому, прокуратура тем самым намеревалась повлиять не только на общество, но и на тех судей, которые решали, согласиться ли с просьбой изолировать меня еще до начала судебного разбирательства. Мол, известно, кто такой этот Альгирдас Палецкис — он еще и «террорист — захватчик заложников».
 
ИМЕЙ ТОЛЬКО ОДНУ КНИГУ

Так что же нашла полиция в доме во время обыска? Ключи от вертолета? Настоящую или сфальсифицированную историю болезни Ю. Меля или хотя бы малейшую информацию об этом? Нет, не нашла ничего.
Или данные о сотрудниках правоохранительных органов Литвы — частные или, в крайнем случае, служебные? Нет, не нашла.

Тогда, может быть, нашли другую относящуюся к шпионажу информацию? Шифры? Коды? Списки агентов, помощников-курьеров? Или информацию о закулисье внутренней и внешней политики Литвы? А может, рацию? Ну если не рацию, так специально закодированные компьютеры? А если не их, тогда специальные телефоны?

Или особо защищенные электронные носители информации — специальные USB, дискетки и т. п.? Или хотя бы сейф? Ну, если не его, так какой- нибудь тайник, отверстие в стене или дырочку в паркете? Нет. Только упомянутые мною дневники «шпиона», так как все самые изощренные шпионы все фиксируют в дневнике, чтобы всех ввести в заблуждение...

Поэтому полицейские унесли и долгие месяцы изучали несколько мешков моих записных книжек и тетрадей. А я с 1978 года, когда мне только стукнуло семь лет, с самого детства, с помощью дневников «шпионил» и за окружением, и за собой. Это, видимо, новый вид шпионажа — автошпионаж. «Задание» мне тогда дал Отец, чтобы я совершенствовал язык. На всякий случай допросить надо бы и его.

И полицейские Отца допросили. Потому что из моего дома они унесли шесть или семь отцовских записных книжек. Долгие месяцы они исследовали, разбирали, пытались отгадать загадку, почему они испещрены не моим, а чужим, уже выцветшим почерком, почему они выглядят какими-то старыми. Несмотря на то, что во время обыска в моем доме я им говорил: это записи моего Отца, бывшего когда-то депутатом Верховного Совета ЛР, написанные на различных заседаниях, совещаниях, мероприятиях 30 лет назад, в судьбоносный для Литвы период. До ареста — по просьбе Отца — я переписывал их в компьютер. Он готовил публикацию для печати о тех исторических событиях. Отец на допросах был вынужден объяснять, что это его личные записи, где точно отмечены места заседаний и мероприятий, они датированы 1990-1992 годами, указаны даже часы — неужели с первого взгляда не ясно, что эти записи не имеют ничего общего с делом? Только спустя примерно полгода с момента изъятия записей, после нескольких просьб, они были возвращены их хозяину.

Во время обыска несколько полицейских в поисках секретных записок или кодов перерыли все мои и семейные книги, а один из них, видимо от усталости, съязвил: «Зачем вам столько книг?» А что, ведь он прав. Зачем мне столько книг? Книга — это вещь, а вещами не надо заваливаться. Это мещанство. Ведь у тебя, человек, есть один холодильник. Одна микроволновая печь, один пылесос. Так зачем тебе много книг? Имей одну.
Вот только надо будет решать, какую из них оставить, а какую выбросить или, еще лучше, от греха подальше, сжечь все остальные как лишние или потенциально опасные. Может, все-таки оставлю «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Это, пожалуй, самая правдивая книга. И буду прав. Потому что вскоре прокуратура ни с того ни с сего придумала, что якобы «во время обыска А. Палецкис уничтожал документы».

НОЖ, КРОВЬ И КОЛБАСА

Видимо, прокурор Вильма Видугирене не знает, что такое обыск. Обыск — нежная процедура, во время которой несколько вооруженных сотрудников бдительно наблюдают за обыскиваемым лицом и ему разрешается разве что тихо и спокойно дышать. Если пошевелишься, то не делай резких движений.

Верно, полицейские позволили мне нечто большее (сильно рискуя своим здоровьем или, по крайней мере, карьерой): я получил право сжевать последний домашний бутерброд перед тем как распробовать «баланду» в заключении. Это могло иметь трагические последствия — сотрудник (вовремя) заметил на кухонном столе нож. Наши взгляды встретились. Запахло кровью. Все решали микросекунды. Запахло колбасой. Он улыбнулся. Я тоже. Мы оба облегченно вздохнули.

Какие документы я мог уничтожить? За это меня самого тут же уничтожили бы. Прокурор свое утверждение — «во время обыска уничтожал документы» — пыталась обосновать тем, что в моем кабинете нашли несколько неизвестно когда порванных бумаг.

Видимо, какой-то закон или распоряжение, запрещающий в Литве рвать бумаги, принят совсем недавно. Бросать их в мусорное ведро у рабочего стола также запрещено. Необходимо все свои старые ненужные бумаги отнести в специальный орган — «Комиссию по проверке выбрасываемых бумаг». Комиссия призвана выяснить, нет ли в информации и записях преступного умысла.

Может быть, те, еще до обыска разорванные бумаги — шпионские коды, или, еще страшнее, — информация о здоровье Ю. Меля? Следователи по делу не поленились и их склеили, поиграли в пазлы. Так что же у них сложилось? Получился секретный и важный документ. Это был... список школьников и студентов Литвы, которые в 2017 году выразили желание принять участие во Всемирном фестивале молодежи в Сочи.
Фестиваль этот проводится с послевоенного времени и каждый раз на другом континенте (в Праге, Вене, в Алжире, Претории, Кито.). Но существенная ошибка фестиваля была в том, что в 2017 году решено было провести его в Сочи. Преступление Сочи состоит в том, что он находится на территории России. Если бы Сочи находился в другом государстве, тогда я мог бы со спокойной душой выбросить список школьников в мусорное ведро и никакого преступления не было бы.

Но следователи по делу и нанятые ими эксперты по географии в результате нескольких месяцев исследований доказали и неоспоримо подтвердили, что Сочи — на территории России. И в этом месте я уже не мог с ними спорить. Против фактов не повоюешь. Руки опустились. В преступлении сознался. Признался и в том, что я завербовал всех внесенных в список школьников и студентов для выполнения заданий иностранных разведок.
А прочитанная мною в Сочи лекция по политологии об отношениях Запада и Востока была всего лишь прикрытием. Прикрытием стал и тот факт, что знакомый из команды организаторов фестиваля обратился ко мне с просьбой пересмотреть список школьников и студентов Литвы, зарегистрировавшихся на это мероприятие по интернету, и выяснить, кого я мог бы рекомендовать для участия в дискуссиях за круглым столом.

Подписаться на RSS рассылку
Наверх
В начало дискуссии

Еще по теме

Saulius Brazauskas
Литва

Saulius Brazauskas

активный гражданин Литвы

АТАКА НА СТУДИЮ ПЕРСПЕКТИВА

Свобода слова по-литовски

Валерий Иванов
Литва

Валерий Иванов

ПОЛИТИЗИРОВАННАЯ ЛИТОВСКАЯ ФЕМИДА

Эрика Швянчёнене
Литва

Эрика Швянчёнене

ДОБРОСОСЕДСТВО это разве плохо?

Международный форум добрососедства под угрозой

Альгирдас Палецкий
Литва

Альгирдас Палецкий

Писатель, журналист

НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ

Часть Х

ДЕЗИНФОРМАТОР!

Господи, прости им...Отсутствие мозгов - не может быть уходом от административной и уголовной ответственности!ИМХО!

В ЭСТОНИИ АРЕСТОВАНА СВЕТЛАНА БУРЦЕВА

Ошибаетесь, Юрий, подонком быть не можно и не нужно.

ГДЕ ХЛОПЦЫ, КУМ?!

Всех благ, Марина!"Дай бог быть богом - хоть чуть-чуть...Но быть нельзя - чуть-чуть распятым"!Е.Евтушенко...Немножко заблудившийся и заблуждающийся, немножко провокатор...Не ДО ФИГ

СХВАТКА РОССИИ С ТОТАЛЬНЫМ ЗАПАДОМ

Так не ВШИ же! Ваши...Национа́льный иссле́довательский университе́т «Вы́сшая шко́ла эконо́мики» (НИУ ВШЭ; разг. «Вы́шка») — автономное учреждение, федерал

ЛАТЫШСКИЙ ХАМ ПОЛУЧИЛ ВЫСОЧАЙШЕЕ ДОЗВОЛЕНИЕ

Как ни грустно, ничего уже не рассосётся и как прежде никогда уже не будет.Самое последнее время определяться уже пришло. Ещё немного и это может стать невозможным.

Мы используем cookies-файлы, чтобы улучшить работу сайта и Ваше взаимодействие с ним. Если Вы продолжаете использовать этот сайт, вы даете IMHOCLUB разрешение на сбор и хранение cookies-файлов на вашем устройстве.