---

Окончание. Начало здесь

---

 
Ещё один элемент «прекрасного нового мира», навязываемого Западом, — своеобразно понятый парламентаризм, обязательной частью которого должны стать калейдоскоп партий и коалиций, бесконечный торг при формировании кабинетов.
 

Возьмём прошлый год: в Норвегии и Германии парламентские выборы состоялись в сентябре, но переговоры о создании коалиции закончились у норвежцев лишь 14 января, а у немцев идут до сих пор. В Австрии переговоры о формировании кабинета длились два месяца (октябрь—декабрь). В Исландии после октябрьских выборов 2016 г. правительство было сформировано лишь в январе 2017-го. В Испании попытки сформировать кабинет заняли почти год — 314 дней в 2015—16 гг., пришлось проводить выборы повторно. А Бельгия установила в 2010—11-м абсолютный рекорд: 541 день, более полутора лет! После выборов 2014 г. переговоры прошли на удивление быстро — всего 5 месяцев.
 

 
У западных «либеральных» элит на постсоветском пространстве главная цель — фрагментация, управляемый хаос. Во имя этого они готовы поддерживать даже откровенных неонаци. Но и в «развитых» странах им нужно ослабление традиций, основ и уклада жизни общества, патернализма. При этом в «старой» Европе, наоборот, ударной силой расшатывания сильного государства и традиционного общества являются левые — возьмём Каталонию.
 
Мы наблюдаем парадоксальный союз «либералов» с правыми националистами в постсоветских странах Восточной Европы и с левыми в Западной Европе, эпическую битву «прогрессивных сил» с президентом Трампом в Америке. К врагам отнесены традиционные церкви (православие и католичество), польские, венгерские и сербские традиционалисты, французские, немецкие, австрийские и голландские «правые» (которых называют «неофашистами»).
 
«Либеральные» телеканалы не находят добрых слов о Берлускони и Рахое, Орбане и Качиньском. А главный недруг и воплощённое зло — российский президент Путин. Даже папа римский под давлением «прогресса» больше не осуждает то, что несколько десятилетий назад проклиналось как «содомский грех», а ряд протестантских церквей открыто реабилитировал его. Бесчисленные фонды, «активисты» (напоминающие хунвэйбинов) и «прогрессивные» медиа методично внедряют всё это в массовое сознание и подсознание.
 

Но как могут столь разнородные силы вступать в союз? Где его идейная основа?
 
Внимательное изучение вопроса позволяет сделать вывод: западные мейнстримные «либералы» сегодняшнего дня, определяющие погоду на Западе и в глобализирующемся мире, — на самом деле совсем не либералы. Это новые левые, нео- и постмарксисты.
 
Одной из идей неомарксизма является то, что движущей силой революции станет не сытый, обуржуазившийся и размытый рабочий класс, а угнетённые меньшинства. Именно они накопили потенциал, способный разрушить традиционное общество.




 
Если это так, то становится понятным парадоксальный на первый взгляд союз «либералов» с такими противоположными силами, как ультраправые националисты постсоветских стран, леворадикальные движения и феминистки Запада и даже либертарианцы, стремящиеся к минимальному вмешательству государства в жизнь общества и личности.
 

Краеугольный камень тут — всем им мешает сильное стабильное государство. При этом все хором выступают за свободу. Вот только понимают её по-разному. Леворадикальные активисты хотят свободы от традиций и устоев. Ультрафеминистки — от гнёта мужчин. Либертарианцы и анархисты — от государства. Националисты в странах бывшей «европейской части СССР» — от «азиатской империи».
 

 
А псевдолибералам-постмарксистам все эти «сорта зла» видятся родственными. В их восприятии они сливаются в едином комплексном образе врага. Этот враг — традиционное государство с крепкими консервативными устоями, твёрдо удерживающим власть харизматичным лидером, контролем власти над экономическими и политическими элитами, приоритетом национальных интересов перед «общечеловеческими» и отсутствием конфликтов социальных / этнических / конфессиональных групп.
 

Американский аналитик Дж. Д. Хейс (JD Heyes), традиционалист, колумнист ряда изданий и редактор ресурса The National Sentinel, через несколько дней после инаугурации опубликовал статью «Почему президент Трамп должен просить Интерпол выдать ордер на арест Джорджа Сороса». Он пишет:
 

«Вмешательство в политику [Сороса] должно беспокоить нас гораздо больше, чем мифические «русские хакеры», якобы повлиявшие на результат президентских выборов, но на деле являющиеся «уткой». Сорос финансирует то, что можно назвать внутренним терроризмом. Из-за чего гибнут полицейские и творятся погромы в мегаполисах Америки». Хейс отмечает, что, по данным «Вашингтон таймс» на январь 2015-го, финансируемые Соросом организации перечислили до 33 млн долл. организациям активистов, «обнаглевших от такой поддержки», «жгущих, грабящих и громящих общественную и частную собственность». Его собственная родина, Венгрия, объявила, что деятельность всех финансируемых Соросом НКО и групп активистов будет запрещена. Один из руководителей правящей в Венгрии партии ФИДЕС заявил, что они «служат глобальным капиталистам и поддерживают политкорректность в ущерб национальным правительствам». При этом мейнстримные медиа называют Сороса «сторонником Демократической партии с обширной сетью организаций, продвигающих демократию в посткоммунистической Восточной Европе».
 

 
Хейс не согласен с таким определением — не демократию продвигает Сорос, пишет он, а беспорядки и хаос.

По его мнению, финансируемые им организации, да и многие другие европейские НКО вместо демократических ценностей сеют насилие и анархию. Именно поэтому, убеждает Хейс, они и лоббируют массовый приток беженцев из стран, ставших «гнездом терроризма». Автор называет Сороса «лицемерным политическим леваком», «использующим капитализм для разрушения капиталистического общества». А для этого широко используется Первая поправка к конституции США о свободе слова.
 
Хейс прямо требует, чтобы новая администрация США «приняла меры к Соросу и любым другим бунтарским, левацким, марксистским «революционерам» на нашей земле и по всему миру», в первую очередь «за попытки разрушить нашу страну изнутри».

Он считает, что эти деятели стремятся «ниспровергнуть законную действующую систему правления», а это уже, по его мнению, тянет на государственную измену. И цитирует самого Трампа, назвавшего Сороса «частью структуры глобальной власти, ответственной за экономические решения, которые привели к ограблению нашего трудящегося класса, потере нашей страной её богатств и перетеканию их в карманы горстки крупных корпораций и политиканов».

Хейс делает вывод: «Настала пора этому человеку заплатить за попытки причинить вред стране, которая впустила его и сделала баснословно богатым».
 

Американские консерваторы, например Патрик Бьюкенен, считают, что именно нео- и постмарксизм стал идеологией разрушения традиционного общества на Западе.

В частности, в своей работе «Смерть Запада» (2002) он называет их духовной базой идущих на Западе «самоубийственных» процессов. Ряд крупных неомарксистов (М. Хоркхаймер, Т. Адорно и прежде всего Г. Маркузе) в 30-е прибыли в США, спасаясь от нацизма. Получив кафедры в ведущих университетах, они «подмяли» под себя интеллектуальный дискурс в «продвинутой» элитарной среде и оказали решающее влияние на революционные перемены, начавшиеся в 60-е, когда их студенты стали доминировать в вузах, медиа, общественной мысли. Идеологией американской культурной элиты стал неомарксизм.

Бьюкенен доказывает, что крах марксистских революций после Первой мировой войны и трансформация советского социализма в сталинизм заставили многих левых теоретиков переосмыслить свои постулаты. Они выдвинули идею «культурной революции». Суть её — разрушение традиций и христианских ценностей, не позволяющих, по мысли Бьюкенена, воспринять марксизм: общество сопротивляется.
 
Именно в этом, пишет он, следует искать корни движения за права ЛГБТ-сообщества, радикального феминизма, мультикультурализма, политкорректности.

Неомарксизм стал превращаться в левый либерализм, его идеи совпали с чувствами поколения «бэби-бумеров», среди которых в условиях экономического подъёма росли гедонистические настроения, социальная безответственность, жажда «молодёжной революции». Насаждать новые порядки помогли суды, с 60-х гг. принявшие в США немало решений якобы в защиту различных свобод, на деле подрывая устои, ценности и христианские символы.

Важным фактором стал и массовый приток иммигрантов, размывающих, по мысли Бьюкенена, гомогенность общества и его традиции, особенно после получения ими избирательных прав. Одной из основ неомарксизма-псевдолиберализма является использование двойных стандартов: оскорблять чувства большинства, традиционалистов, христиан допускается, пишет Бьюкенен, а критика леволиберальных догм пресекается.
 




Франкфуртская школа, ведущее направление неомарксизма, сложилась в начале 20-х вокруг Института социальных исследований во Франкфурте (отсюда и название). Её характерными чертами стали стремление объединить марксизм с рядом новых идей, в первую очередь фрейдизмом и экзистенциализмом, и междисциплинарный подход, интегрирующий методы социологии, экономики, истории, политологии, антропологии, психологии.

Её лидерами стали М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Ю. Хабермас и Г. Маркузе. Они критиковали и капитализм, и фашизм/нацизм, и сталинский социализм, признавая, что классический марксизм не может объяснить развитие капитализма в ХХ веке. В 30-е они обосновались в Нью-Йорке и Калифорнии, хотя после войны часть вернулась в Германию.
 
Неомарксисты предпочитали называть свое учение «критической теорией», подчёркивая, что, в отличие от ортодоксального марксизма, они отвергают догмы и претензии на истину. Теория и практика должны подпитывать друг друга: если теория не работает, практика должна её подправить. Если традиционная теория лишь отображает реальность, критическая теория должна её изменить. Это нашло отклик у молодёжи 60-х.
 
Другим важным постулатом неомарксизма стала идея, что классовая борьба потеряла революционный потенциал, рабочий класс погряз в потреблении, стал размываться, перестал быть антагонистом буржуазии. Неомарксисты перешли от критики капитализма к критике всей западной цивилизации. Общество потребления и масс-культура (которым неомарксисты уделяли особое внимание) — такие же формы господства и контроля, как, например, нацизм, но их объяснить с позиций классического марксизма нельзя.
 
Адорно даже в красоте видит манипулирование и угнетение: она, мол, делает капитализм «эстетически привлекательным», поэтому надо поддерживать авангард в искусстве и музыке — они несут революционный заряд. Именно потому авангардное искусство встало в глазах псевдолибералов в один ряд с угнетёнными меньшинствами.
 
Антонио Грамши (не неомарксист, но сочувствующий) развивал идею раскола общества на меньшинства и сплочения их вокруг левых элит в борьбе с «угнетением».
 

Макс Хоркхаймер разрабатывал эти идеи ещё в работах 30-40-х «Закат разума» и «Между философией и социологией», в совместной с Адорно «Диалектике просвещения».



Он фокусировался на взаимосвязях между соцструктурами, личностью и субкультурами (в т. ч. молодёжными, появлявшимися с 50-х гг.). Рассматривал авторитарную власть, масс-культуру, экономические кризисы и разрушение экологии как явления одного порядка. Считал, что корень проблемы в том, что есть несколько уровней разумности, разума (объективный, субъективный и инструментальный), и западная цивилизация прошла путь от поиска объективной истины к функциональному разуму, а затем к оправданию самых чудовищных вещей разумной необходимостью для «народа», «масс», «отечества» и т. п.
 

Поэтому люди должны критически относиться к обществу и вообще всему. В том числе и к продуктам популярной культуры, навязываемым при современном капитализме. Люди, доказывает он, теряют свою индивидуальность в ширпотребе и фетишах масскульта, воспроизводимых по шаблонам снова и снова, а поп-культура подменяет её псевдоиндивидуальностью. Он называет массовую культуру ни больше ни меньше как формой тоталитаризма, прививающей конформизм. Свобода и творчество — только в исключениях из правил, их нельзя сделать объектом массового производства.
 

 
Примечательно, что к концу жизни (умер в 1973-м) Хоркхаймер стал оценивать перспективы реализации идей неомарксизма пессимистически.
 

Его коллега Теодор Адорно стремился синтезировать марксизм с фрейдизмом, а его работы «Minima Moralia» и «Негативная диалектика» оказали большое влияние на движение новых левых.



Он в юности готовился стать музыкантом, поэтому в своих трудах уделял немалое внимание современной музыке как проявлению масскульта или борьбы с ним. Переехал в США по приглашению Хоркхаймера, но после войны вернулся. В своих работах стремился сочетать философию, психологию и социологию. Изучал психологию фашизма и авторитаризма, назвал войну во Вьетнаме «продолжением Освенцима». По иронии судьбы протестующие студенты, которым он симпатизировал, в конце концов его самого стали называть «буржуазным конформистом»! Это ускорило его кончину.
 
Адорно считал, что Запад, потрясённый военными лишениями, впал в потребительство и деградирует. Исчезает индивидуальность, способность критически мыслить, а это на руку капитализму. Культура стала индустрией, производящей товары потребления, медиа манипулируют людьми. Поп-культура даёт ощущение доступности удовольствий. В результате люди становятся пассивными, им уже не нужна борьба. Но продукция масскульта и ширпотреб лишь кажутся разнообразием, выбора нет, ведь всё это вариации одного и того же шаблона. Адорно называет это псевдоиндивидуализацией. Мы считаем реальным лишь то, что укладывается в доминирующий стандарт.
 

Стоящий особняком 88-летний Юрген Хабермас критикует франкфуртскую школу, хотя с оговорками считается её представителем и развивает схожие идеи.

Рабочий класс исчез, эксплуатация приняла форму «психосоциального обнищания», скатывания людей к примитиву, пассивности. Их сознанием манипулируют при помощи массовых технологий. СМИ превращают людей в пассивных потребителей, «вэлфэр» делает их пассивным объектом политики.



Хабермас вступается за христианские ценности, ибо на их базе возникли идеи свободы и прав человека, и предлагает концепцию «постсекулярного общества», основанного на диалоге между верой и разумом. Страны Европы толерантнее, чем США, а европейская модель капитализма лучше поддается регулированию.
 

Из неомарксистов наибольшее влияние на амальгаму левых и леволибералов оказал Герберт Маркузе, отошедший от Франкфуртской школы и ставший к концу 60-х ведущим теоретиком новых левых и студенческих протестов (в которых сам участвовал).



Среди его последователей достаточно назвать Анджелу Дэвис и Руди Дучке. Его «Репрессивная толерантность», «Эссе об освобождении», «Контрреволюция и бунт» были их катехизисом. Он оказал огромное влияние на весь американский интеллектуальный дискурс. Его работы были очень популярны — «Разум и революция», «Эрос и цивилизация», «Одномерный человек», «Советский марксизм: критический анализ».

Эмигрировав в США в 30-е, он получил американское гражданство и в войну работал ведущим аналитиком по Германии в ведомстве-предшественнике ЦРУ, «мозговом центре» стратегической мысли США, а затем в госдепе, где возглавлял отдел Центральной Европы. Преподавал политологию в лучших вузах — Колумбийском, Калифорнийском, Гарварде, выступал с лекциями по всему миру. Маркузе внёс немалый вклад в создание американской послевоенной социологии, повлиял на радикальных интеллектуалов.
 
Его идеи лежат на стыке философии, социологии и политологии, он тоже фокусировался на критике капитализма, советского социализма и масскультуры, доказывая, что это формы социального контроля.

Маркузе стремился совместить марксизм и фрейдизм. Доказывал, что при капитализме демократия имеет тоталитарные черты, трудящиеся воспринимают себя как продолжение своей продукции, а люди превращаются в потребителей. Современный капитализм создаёт ложные потребности, чтобы заставить человека потреблять. Маркузе называет такого человека «одномерным»: «Люди… начали видеть смысл жизни в автомобиле, уютном доме, кухонном оборудовании». Но и социализм советского типа для него не лучше — там индивид вообще подавляется. И там, и там люди полностью контролируются при помощи технологий.
 
Согласно его концепции «репрессивной десублимации», массовая культура работает на капитализм при помощи, кроме прочего, и такого мощного оружия, как «сексуальная провокация». Если люди озабочены сексом, их энергия «десублимируется», отвлекается от борьбы за лучшую жизнь и свои права. Это перекличка с Фрейдом, писавшим о сублимации энергии в русло деятельности в результате подавления либидо.
 

Но самое сильное воздействие на псевдолибералов оказали следующие идеи Маркузе.

Во-первых, он писал, что терпимость не должна распространяться на правые силы, поскольку, дескать, они призывают к нетерпимости. Демократия может и должна применять к ним недемократические меры . В ответ на упрёки в пропаганде насилия Маркузе отвечал, что есть разница между обороной и агрессией. Именно он как никто другой обосновал идею двойных стандартов.
 
Нельзя давать свободу слова правым: «Освободительная толерантность означает нетерпимость к правым и терпимость к левым... При демократии власть в руках народа, т. е. большинства. Значит, нельзя допустить, чтобы был перекрыт путь создания прогрессивного большинства, потому что… вновь открывать его придётся недемократическими средствами. К числу таких необходимых средств относится лишение свободы слова и собраний тех групп и движений, которые выступают за агрессивную политику, вооружение, шовинизм, дискриминацию по расовому и религиозному признаку, либо сопротивляются расширению социального обеспечения, здравоохранения и т. д.».
 
Во-вторых, он говорил, что общество потребления привело к интеграции рабочего класса в капиталистическое общество. Пролетариат превратился в некритически мыслящих потребителей, его партии и профсоюзы забюрократизированы, поэтому надо обратиться к отверженным, к угнетённым меньшинствам, особенно цветным, а также к женщинам и безработным. Именно там потенциал революции, пусть даже их сознание пока ещё не революционно. Нужен альянс радикалов-интеллектуалов и таких групп.
 

 
Маркузе вызывал и немало критики, в частности, за то, что подменил марксизм фрейдизмом или создал модель будущего, где всем будет деспотически заправлять группа избранных просвещённых. А. Макинтайр разгромил его концепты как не основанные на анализе хотя бы одного реально существующего общества. Другие авторы указывали, что он априори приписывает потребителям пассивность и некритичное мышление.




 
Провал студенческой революции 1968 г., прокатившейся по всему Западу и затронувшей ряд стран Варшавского блока, привёл к появлению постмарксизма.

Корнелиус Касториадис, троцкист, изучал связь философии, политики, экономики, права и психоанализа. Известность получил его анализ сталинизма в работе «Социализм или варварство» 1961 года, где он доказывал, что СССР при Сталине был страной не социализма, а государственного капитализма. Касториадис считал, что идеи Маркса устарели, революционный пролетариат исчез.

Ключевой его концепцией является «автономия», основанная на самопознании с помощью психоанализа. Образцом общества, подлинной автономией, он считает древнегреческие полисы. Автономное общество само создаёт правила и законы для себя, а вот большинство современных стран — гетерономные общества, делегирующие эту функцию неким высшим силам: богам, авторитету предков (традиции), исторической необходимости, абстрактному «народу».

Любое общество стремится легитимировать свои законы в глазах граждан, только традиционное общество использует для этого авторитет религии и предков, а капиталистическое — рациональность, разум, здравый смысл, логику. Касториадис считает, что так создаётся «воображаемое», мифология: при капитализме складывается «мифология разума». И капитализм, и сталинский социализм, по его мнению, лишь варианты мифологии промышленной революции, экспансии производства, науки и прогресса. А автономия создаёт творческое воображаемое и ведёт к переменам к лучшему.
 
Скончавшийся в 2014 г. аргентинско-британский постмарксист Эрнесто Лакло (Лаклау) и его подруга, бельгийка Шанталь Муфф (ныне возглавляющая Центр изучения демократии в Вестминстерском университете в Лондоне), участники «революции 60-х», выдвинули концепцию радикальной демократии, фокусируясь на трансформации капитализма, идентичности и гегемонии и применяя постструктуралистский анализ. Созданная ими «Эссекская школа дискурсивного анализа» приобрела влияние. В своей книге «Гегемония и социалистическая стратегия» они отвергали идею классовой борьбы — современное общество состоит из множества антагонизмов.
 

Рассматривая идеи нео- и постмарксистов, можно понять суть происходящего. В том числе причину невероятного союза совершенно разнородных сил против сильного и традиционного государства. Создание «чёрной легенды» о странах, идущих не в ногу с глобальным мейнстримом.

Это напоминает сознательное очернение Королевства Обеих Сицилий в английском общественном мнении в XIX в. будущим премьер-министром У. Гладстоном, посетившим Неаполь в 1850 г. и отправившим в британский парламент (!) серию писем, где он живописал «ужасные условия» жизни в королевстве и его дремучую отсталость. Он восклицал: «Это кощунство по отношению к Богу, возведённое в систему правления!»

Самое забавное, что Гладстон не был там нигде, кроме Неаполя, но это не мешало ему авторитетно клеймить. В результате в британском (и европейском) общественном мнении укоренился образ варварской и отсталой страны, страдающей под гнётом тирании. А это помогло дипломатической полуизоляции южноитальянского королевства и облегчило его захват Гарибальди. Итальянские историки пытаются развенчать миф до сих пор, но стереотип живуч.
 
Становится понятно и то, почему у этой политики такая поддержка в постсоветских странах у части элит, молодёжи, населения. Проясняется цель — управляемый хаос.
 

Как же быть? Неужели этому тренду нечего противопоставить?
 

Думается, что противоядие всё же есть. Это методичная кампания работы с общественным мнением, направленная на лишение таких идей ореола престижности, «продвинутости», привлекательности. Демонстрация на примерах и фактах целей подобной идеологии — хаоса, развала, колониализма, борьбы всех против всех в русле «разделяй и властвуй». Убеждение молодёжи в том, что традиционализм — не унылое ханжество, а подлинная терпимость к меньшинствам и субкультурам.
 

 
Уход от занудства, высокоморального поджимания губ, умение говорить с людьми на их языке. Предъявление доказательств невыгодности следования псевдолиберальной идеологии, ибо результатом станет «кипящая кастрюля» вместо «плавильного котла», охота на ведьм, колониальное рабство, превращение в рынок сбыта и дешёвой рабочей силы, гордящейся своим третьесортным положением («зато мы в цивилизованном мире!»).

Уважение к разнообразию и правам всех, но без попыток введения привилегий, «священных коров» и табуированных тем. Снижение градуса агрессии в обществе, уход от «баррикад». Высмеивание штампов и шаблонов данной системы идей и ценностей (а мы видим, что это именно система), но без оскорблений, с уважением к чужому мнению.

И надо раз и навсегда уяснить, что работа это долгая, медленная, нацеленная на фундаментальный результат, но в будущем. Работа с расчётом прежде всего на новые поколения.